В источниках, заслуживающих доверия, нет прямых указаний на то, что такое завещание действительно имело место. Между тем известны, по крайней мере, три свидетельства, в которых утверждается противоположное и которые принадлежат лицам, мнения которых, как минимум, нельзя просто проигнорировать.
Одно из них принадлежит Половцову. Через несколько дней после кончины государя, 29 октября, он со слов Владимира Александровича записал в дневнике, что Александр III перед смертью говорил Марии Федоровне об оставленном им «духовном завещании», которое пока «не нашли». Однако лично покойный государь никаких «политических наставлений» цесаревичу не давал. Николай II говорил Владимиру Александровичу (по словам последнего), что находится в затруднительном положении из-за отсутствия должной подготовки, а также «отдаления от дел, в коем его доселе держали»[46].
Другое свидетельство приводится А. Н. Куломзиным, бывшим на момент рассматриваемых событий управляющим делами Комитета министров, то есть человеком, информированным уже в силу своей должности. В воспоминаниях, написанных в конце жизни в эмиграции, он утверждал, что Николай II «претерпевал с великим трудом» рядом с собой «людей талантливых и не реакционеров», а уверенность и спокойствие испытывал только в окружении их антиподов. Мемуарист считал, что подобная установка императора могла быть обусловлена «политическим завещанием» Александра III, которое тот написал после того как добился от врачей правды о своем состоянии и узнал, что дни его сочтены. Тогда он «провел целую ночь в письменной работе», результатом которой и стало «политическое завещание»[47].
О третьем свидетельстве сообщает исследователь В. М. Хрусталёв со ссылкой на публикацию канадского журналиста И. Ворреса, близко общавшегося с сестрой последнего императора – вел. кн. Ольгой Александровной, которой в 1894 г. исполнилось только 12 лет и которая в дневнике старшей сестры тогда и позже именовалась семейным прозвищем «Беби», – в последние месяцы ее жизни в конце 1950-х гг. и записавшего ее воспоминания. Журналист привел закавыченный монолог, якобы произнесенный императором и выдержанный в духе консервативных политических идеалов: «Тебе предстоит взять с плеч моих тяжелый груз государственной власти и нести его до могилы так же, как нес его я, и как несли наши предки. Я передаю тебе царство, Богом мне врученное. Я принял его тринадцать лет назад от истекшего кровью отца… Твой дед с высоты престола провел много важных реформ, направленных на благо русского народа. В награду за все это он получил от русских революционеров бомбу и смерть… В тот трагический день встал передо мною вопрос: какой дорогой идти? По той ли, на которую меня толкало так называемое передовое общество, зараженное либеральными идеями Запада, или по той, которую подсказывало мне мое собственное убеждение, мой высший священный долг государя и моя совесть? Я избрал мой путь. Либералы окрестили его реакционным. Меня интересовало только благо моего народа и величие России. Я стремился дать внутренний и внешний мир, чтобы государство могло свободно и спокойно развиваться, нормально крепнуть, богатеть и благоденствовать. Самодержавие создало историческую индивидуальность России. Рухнет самодержавие, не дай Бог, тогда с ним рухнет и Россия. Падение исконной русской власти откроет бесконечную эру смут и кровавых междоусобиц. Я завещаю тебе любить все, что служит к благу, чести и достоинству России. Охраняй самодержавие, памятуя при том, что ты несешь ответственность за судьбу твоих подданных пред Престолом Всевышнего. Вера в Бога и в святость твоего царского долга да будет для тебя основой твоей жизни. Будь тверд и мужествен, не проявляй никогда слабости. Выслушивай всех, в этом нет ничего позорного, но слушайся только самого себя и своей совести. В политике внешней – держись независимой позиции. Помни – у России нет друзей. Нашей огромности боятся. Избегай войн. В политике внутренней – прежде всего покровительствуй церкви. Она не раз спасала Россию в годины бед. Укрепляй семью, потому что она основа всякого государства». По своему содержанию этот монолог может рассматриваться как устное «политическое завещание». Как отмечалось выше, В. М. Хрусталёв почему-то считает, что этот «обстоятельный разговор» состоялся «за два дня до кончины» Александра III[48].