— Ежи, разберись! — решительно сказал Август Александр Чарторыйский.
Капитан Ежи Войцех Карницкий быстро встал со своего стула и направился к трем солдатам, дежурившим у входа в зал. Уже через пару минут, под молчание оставшихся депутатов, два крикуна из Быхова были выведены из зала.
— Голосуем, великовельможное панство! — призвал Станислав Понятовский.
Законы были приняты.
Теперь Речь Посполитая становилась унитарным государством, с центром в Варшаве, церковь отделялась от светской власти и становилась лишь институтом духовной жизни. Вместе с тем, православным запрещалось быть избранными депутатами на вольный Сейм, как и занимать какие бы то ни было посты. Это было главным условием от папистской и пропрусской партии. Армия подчинялась королю, который наделялся правом объявлять войны. Государство обязалось заниматься контролем взаимоотношений панов и крестьян, предупреждая зверства со стороны польских помещиков. Запрещалось и либерум вето. Вот вопрос с запретом конфедераций, который, вопреки предварительным договоренностям, пытался продавить Понятовский, вызвал шквал эмоций и протестов.
Всем становилось ясно, что вскоре Речь Посполитую будут ожидать бурные события. Времени мало, но есть. До весны вряд ли кто начнет активные действия. Скорее всего, в конце весны, после окончания посевной, окончательно сложатся конфедерации и начнется грызня за власть. Но к этому времени Август Чарторыйский и его сын собирались переподчинить себе ряд воинских подразделений и сделать их гвардией короля. В Польше хватало выпускников военных учебных заведений, которые будут полны энтузиазма и с превеликим удовольствием найдут себя на поприще военной службы, когда станут формироваться новые полки. Оружия все соседи Речи Посполитой надавали на немалую армию, теперь же ее стоит начинать ее выстраивать, чтобы к лету иметь уже более-менее действенную силу против вероятных вмешательств в польские дела.
В это же время в Торунь уже въезжали телеги с порохом, ружьями, устаревшими пушками, холодным оружием. Фридрих не стал откладывать в долгий ящик то, что можно решить уже сейчас. До пятисот прусских инструкторов пока прибыли только в Торунь, чтобы начинать обучать польскую шляхту, и не только, как правильно убивать соплеменников во Славу Бранденбургского дома.
4 ноября 1762 года..
— Мистер Макграт, сэр, позвольте мне остаться рядом! — взмолился Кас Шустряк. — Не могу я Вас здесь бросить! Никак не могу!
— Кас, мой верный юный соратник! — Иван Кириллович Митволь улыбнулся, словно отец, довольный успехами сына. — Тебе жить нужно, бороться и обязательно не просто жить, но и радоваться за себя, за меня, за всех погибших, вместо нас. Со мной ты умрешь уже сегодня!
Слеза потекла по щеке семнадцатилетнего Каса, по прозвищу Шустряк, что он получил за свою скорость и ловкость.
Это была не та слеза, которая вгрызлась в памяти Митволя, не на щеке невинноубиенного Иоанна Антоновича, ровесника некоронованного русского императора, которого свергли еще до того, как он стал что-либо понимать в происходящем. Слезы Каса были иными и это Ивана Кирилловича, скорее умиляло, даже радовало. Он привязал к себе мальчика, сам привязался, Кас испытывает искренние чувства к мистеру Макграту, почитая того за отца. Значит не такой уж и плохой человек Митволь, может и есть шанс не попасть после смерти в собственный ад, где не черти со сковородками, а лишь мальчик с застывшей на щеке слезой.
— Уходи! — прикрикнул гроза англичан и герой ирландского сопротивления, истинный фений, пришедший из глубин веков.
Так успел себя охарактеризовать русский офицер тайной службы, Иван Кириллович Митволь. За короткий срок он со своим отрядом, разросшимся до полноценного полка, совершил двенадцать диверсий и разгромил не менее шести крупных английских отрядов военных и два отряда англичан-аристократов, что занимались наймом бойцов в свою структуру, но, самое главное, десять дней назад нагло, решительно, полк ирландских фениев вошел в город Голуэй.