— Франция будет участвовать в атаке на Мальту и Дарданеллы, — сказал Пьер.
— Англия придерживается ранее взятых обязательств, — так же сухо и кратко, как ранее пруссак с французом, сказал Джейсон.
— Устных обязательств, — уточнил австриец, но не стал акцентировать на этом факте внимание, а поспешил выразить позицию своего государства. — Австрийская армия будет стоять на границе и совершать маневры. Австрия сделает заявления, что в случае войны, готова принять под свою защиту балканские страны, чтобы те не подверглись ужасам войны.
— Тогда придется повоевать с русскими войсками, которые дислоцированы на территории этих самых балканских стран, — констатировал Пьер.
— Когда, или если, Вы, уважаемый Пьер, возьмете Дарданеллы, русские не успеют помочь своим войскам в Сербии и Болгарии, — Михаэль пристально посмотрел на своего французского визави.
— Шведы так же подведут свою армию к границам с Россией. Если удадутся некоторые перемены в статусе короля Густава, Швеция вступит в войну, — констатировал Пьер.
Казалось, что Российская империя обложена со всех сторон. Еще ни разу в Европе не формировалось такое единение против отдельной страны. При этом, никто не хотел испытать тяжесть прямой войны с русскими, так как европейцы рассчитывали убрать одного игрока, чтобы после продолжить разборки внутри своего европейского сообщества.
28 июня 1762 года.
— Петр, зачем ты меня сюда вызвал? — спросила Катя.
— Исключаешь вероятность, что я просто хотел оказаться с тобой наедине? — ответил я вопросом на вопрос.
— С тобой что-то не так! Прости… какая-то годовщина по смерти Иоанны? — опасливо, чуть ли не шепотом, спросила Екатерина Алексеевна.
— Нет. Я точно помню ту дату, когда она погибла. Это и День рождения Милоша. Но сейчас! Зачем ты мне еще и этим душу бередишь? — повышая голос, чуть ли до крика, говорил я.
— Тогда я не понимаю! — сказала Екатерина и присела на стул.
Это был тот самый стул, конечно, его реплика, точная копия того самого стола стояла рядом со стулом, тот же цвет ткани на стенах, сцена, в углу валялась скрипка, стояли полупустые бутылки вина, разбросана закуска. Все было ровно так же, как и тогда, в той жизни, когда я был убит.
Не верил я в то, что схожу с ума, когда дотошно, чтобы все было ровно так, как и тогда, самолично, руководил слугами, переставляя бутылки и разбрасывая кости в те места, где они были в момент моего убийства. Я убеждал себя, что это некий метод, способ, избавиться от психологического давления, которое никак не отпускает. Что, когда время перешагнет тот рубеж, и я останусь жив, многие тревоги покинут меня, канут в Лету и получится жить хотя бы без этой тяжести.
Будет рядом жена, верная соратница, дети, точно мои, и воспитанные мной, страна, которая уже не такая, более мощная и величественная. Все будет, как и в той жизни, но иное, точно в моем, без сомнения, времени. А послезнание окончательно себя исчерпает.
Меня убивали в этом помещении в этот злосчастный день. И чем ближе я был к этой дате, тем более ощущал страх, с которым устал бороться. Оказывается, что умирать не столь страшно, чем помнить о том, что уже был убит.
Что сейчас? У меня нет друзей, нет людей, которым я безоговорочно доверяю. Я некто, заключенный в золотые оковы. Хотя! Все в России в кандалах. У кого они ржавые, кто в чистеньких, стальных, иные в серебряных, мало, но есть и золотые. И разорвать оковы можно, но нельзя всем и сразу. И уж точно, что мои оковы разорвать не получится. Они из столь прочного металла, что не подвластны разрушению. Нести мне свой крест за Россию, принимать решения, от которых зависят судьбы миллионов людей.