— Направо.
Они свернули от трамвайной остановки. На каждой подошве было по полпуда глины.
Вода в лужах теплая, а по спине озноб бегал.
— Давай здесь, — попросил Иван, — чего грязь месить? — холодный страх впивался ему в затылок. — Слышишь, давай здесь. Не боюсь я тебя! — и побежал, с трудом вытаскивая ноги из глины. Потом он резко повернулся, прислушиваясь к чавканью Антоновых сапог. Когда оно приблизилось, Иван, что было силы, бросил кулак в темноту почти наугад и охнул — попал в плечевую кость.
— А мне нельзя кулаком-то действовать, — донесся глухой голос. — Больно тяжел у меня кулак-то… Идем.
— Куда?
— Туда.
Иван посмотрел: впереди, на фоне бледного неба — кладбищенская ограда; обеими руками вытер потное лицо, крикнул:
— Не пойду!
— Пойдешь, — спокойно сказал Антон и пошел. Сам себе удивляясь, Иван двинулся следом. Страха уже не было. Было что-то другое, неумолимое.
Дойдя до ограды, Антон протиснулся в узкую щель между досками. Иван уперся в них, хотел удержать себя, но словно кто-то протолкнул его.
— Не вижу ни черта!
Где-то топал сапогами Антон. Иван двинулся за этими звуками, спотыкаясь, и наконец упал, уткнувшись руками в невысокий холмик — свежий еще.
Руки провалились в мягкий грунт.
Силы оставили Ивана.
Он с трудом поднял голову, увидел огонек папиросы, попросил:
— Закурить дай… чего тебе от меня надо?.. Не могу я больше, ноги не держат… больной ведь я, чего надо?
— На месте уже, — тихо проговорил Антон, — мальчишка тут лежит. Аликом звали. Твой… — и повторил: — Аликом звали.
Вскочил Иван, долго не мог попасть кончиком папиросы в подставленный окурок.
Антон взял Ивана за подбородок, дал прикурить.