— Какая фантастическая гипотеза! Однако…
— У меня есть теория… — с отчаянной настойчивостью прервал его Хансен.
— Оле! — зашикал капитан.
— Раз уж Дрейк совсем заплутал, — улыбнулся доктор, — отчего бы нам не выслушать мистера Хансена?
— Ну хорошо. Оле. Высказывайся побыстрей и не тяни до следующего воскресенья.
— Значит, так, — произнес Оле и поднялся на ноги, дабы подкрепить свою речь внушительным видом округлой фигуры. — Я согласен с доктором Лейном и, следовательно, не согласен с мистером Дрейком. Эти изображения словно живые. Да они сама жизнь! И я объясню вам, почему.
Два года назад, в читальне для моряков в Рио-де-Жанейро, мне попалась на глаза книга с рисунками вымерших животных из каких-то французских и испанских пещер. И кто нарисовал эти картинки? Тот вонючий дурак, что их нашел?
— Оле!
— Простите, капитан. Я позабыл о даме. Нет, воню… я имел в виду, тот дурень, что их нашел, конечно, ничего не нарисовал. У него не хватило бы ни мозгов, ни так называемого художественного гения, чтобы рисовать настолько хорошо. Сегодня никто не обладает таким гением. Эти рисунки были сделаны людьми, которые никогда не видели так называемого современного искусства. Они слишком уж хороши и так похожи на природу, только лучше — ну, вы меня понимаете. Разве великий Майкл Анджело когда-нибудь изображал стада диких буйволов? Нет, он только рисовал из головы толпы ангелочков. Затем пришел Рубенстайн. И разве он…
— Время не ждет, Оле. Убери подальше диких ослов и справки из энциклопедии и поведай нам свою теорию.
— Я к этому подхожу, капитан. Следственно, вот что я думаю: эти давно вымершие буйволы были нарисованы людьми, которые видели буйволов и жили с ними, как говорят французы, еп famille[3]. И отсюда из сказанного вытекает, таким образом, — преподнес он геометрический цветок риторики, почерпнутый из изысканного круга чтения. — что люди, которые вырезали на скалах изображения чудовищных животных, сами жили рядом с ними. Они срисовывали их с натуры. Вот почему эти животные выглядят такими похожими, почти живыми! И разве нашим забытым гениям требовалось отложить свои шедевры в долгий ящик в ожидании Гутенберга? Нет, им не нужны были типографии. Что и следовало доказать, не так ли?
— Полнейший абсурд! — заметил Дрейк, когда Оле с самоуверенным поклоном вновь опустился на затрещавший стул.
— Разве? — насмешливо спросил Лейн. — И почему же теория мистера Хансена кажется вам абсурдной?
— Да потому, что она ставит искусство, созданное за миллионы лет до каменного века, выше искусства двадцатого столетия!
— Суть в том, Дрейк, — продолжал доктор, — что вам столь же мало известно об искусстве первобытных времен, как и мне. Подумайте, еще лет тридцать назад вы. археологи, твердили нам, что истинное искусство зародилось в Греции. Затем обнаружили наскальную живопись каменного века, о которой упоминал мистер Хансен. И с тех пор мы не так много слышим о «Греции, этом чуде веков». Вы непредвзято относитесь к собственным находкам; справедливость требует отнестись точно так же и к фотографиям мистера Хансена.
— Никогда! По крайней мере, до дешифровки.
— Так займитесь ею. Именно этого мы от вас и хотим.
— Но как мне почерпнуть что-либо из сухого каталога вымерших зверей? Господи, даже их треклятые имена мне не известны!
— Дрейк, вы по какой-то причине нарочно прикидываетесь глупцом. Я уверен, что вы многое подметили, только с нами не поделились.
— Всегда предпочтительней в начале работы ничего не знать. — пустился в рассуждения Дрейк. — Это гарантирует, что в конце ее мы, в любом случае, будем знать немного больше.
— Вы заметили какие-либо повторяющиеся особенности на отложенных четырнадцати снимках? — настаивал Лейн.
— Десятки.
— Звучит вдохновляюще. Например?
— Во-первых, примерно пять восьмых чудовищ передвигались на четырех ногах. Во-вторых, около пятидесяти пяти процентов из них лишены хвоста, а у остальных по одному хвосту на брата. В-третьих, в каждой группе животных у одного имеется один видимый нам глаз и, следуя процессу логического умозаключения, один невидимый, то есть расположенный на скрытой от нас стороне профиля. В-четвертых…
— В-четвертых, вы осел, Дрейк! — раздраженно прервал доктор.
— Слушайте! Слушайте! — возгласил Оле.
Дрейк ухмыльнулся.
— Вы случаем не пытались открыть живую устрицу зубочисткой? Когда мне будет что сказать, я сообщу. Мистер Хансен будет рад тем временем придумать для вас еще несколько поэтических теорий.