— Да-да, у вас уже есть теория? — выпалил Оле.
— Целых две, — ответил Дрейк.
— Две теории! — зашелся от восторга Оле. — Молодой человек, вы настоящий ученый. В чем заключаются ваши теории?
— Первая — которую лично я предпочитаю — в том, что я сошел с ума.
— Все видится вам настолько невероятным? — спросил доктор, подняв брови.
— Я уже говорил вам в Сан-Франциско, что это просто непредставимо, — вмешался капитан. — Сейчас Дрейк это подтвердит. Погодите немного и сами все услышите.
— Речь совсем не о вашем рассказе, — сказал Дрейк. — По сравнению с истинным смыслом надписей, каким я его вижу, ваше море чудовищ кажется довольно скромным. Я согласен признать, что ваше повествование соответствует действительности, хотя доктор Лейн все еще проявляет в этом вопросе осторожность. Но другое… истинное значение фрагментарной истории. отраженной в надписях — я предпочитаю не обсуждать до тех пор, пока события не докажут мою правоту или безумие.
— Я понимаю вашу позицию, Дрейк, — сказал доктор. — В данных обстоятельствах и я повел бы себя точно так же. С другой стороны, вы можете нам кое-что сообщить, не отступаясь от своих принципов. Исходя из того, что вам удалось найти, считаете ли вы, что мы обнаружим вещественные свидетельства истинной схватки? Я имею в виду, разумеется, столкновение, которое так постарались скрыть создатели надписей.
Дрейк бросил на него проницательный взгляд.
— Вы догадались о природе той войны?
— Исходя из других данных — возможно. В таком случае вы должны понимать, почему я не делюсь раньше времени своими предположениями. Итак, найдем ли мы свидетельства подлинной битвы?
— Не знаю. Мне это показалось бы невозможным.
— Некоторые вещи вечны, — тихо заметил доктор. — Насколько мы способны судить, жизнь, не исключено, нельзя уничтожить.
— Вам никогда не доводилось нюхать мертвого кита? — спросил приземленный капитан.
— Доктор имеет в виду совершенно другое, — запротестовал Оле, начиная краснеть.
— Я знаю, Оле. Я знаю, что имеет в виду доктор. Он говорит о душе. Но, доктор, видели ли вы когда-нибудь кита, обладающего душой?
— Не после смерти, — с улыбкой ответил доктор. — Однако я подразумевал совсем иное. Моя мысль была более прозаической и сводилась к вопросу энергии, клеток и прочих общеизвестных вещей.
— Клеток? — фыркнул капитан. — Дохлая рыба — это дохлая рыба, будь в ней клетки или нет.
— Совершенно…
— Заткнись, Оле. Доктор Лейн, я не такой дурак, чтобы спорить с вами на вашей палубе. Когда вы сможете показать мне мертвого кита, который не сгниет за три недели, я поверю в бессмертие жизни.
— Это…
— Заткнись, Оле. Ну, доктор, где ваш бессмертный кит?
— На небесах, — ответил Лейн, не моргнув глазом.
— Отец, — запротестовала Эдит, — это слишком.
— Не обязательно, моя птичка. Вспомни пророка из Ниневии[11]. Итак. Дрейк, какова ваша вторая теория?
— Что все это буквальная правда.
— Мне тоже так кажется, — сказал доктор.
— И мне, — эхом отозвался Оле, прежде чем капитан успел его перебить.
— Такого не может быть, Оле, — возразил доктор. — Вы человек плодовитый, спору нет, но по природе своей неспособны вообразить подобный кошмар.
Оле выглядел удрученным. Ему сделали замечание. Эдит сочувствовала ему, остро страдая от подавленного любопытства.
— Ах, почему бы вам двоим не перестать разговаривать так, будто я маленькая девочка в платьице до пят? Раз уж я достаточно взрослая, чтобы находиться здесь, меня уж точно можно посвятить в происходящее.
— Если мы начнем пугать тебя всеми нашими недоработанным теориями, — засмеялся Лейн, — ты, чего доброго, сядешь на самолет и сбежишь ночью в Рио. Лучше подождать и посмотреть…
Его прервал резкий толчок, сотрясший крепкое судно от носа до кормы.
— Господи! — вскричал капитан, бросаясь к двери. — Мы на что-то налетели. Все наверх!
Все оказались на палубе на секунду позже капитана. Их тотчас охватило невообразимое зловоние. Оно проникало в самую душу, заставляло разум трепетать и сводило все чувства к позывам выворачивающей наизнанку тошноты. Закаленные морем китобои-пираты свешивались над релингами в пароксизмах неизбывных страданий.
На менее привычных участников экспедиции зловоние подействовало мгновенно и неодолимо. Сопротивляться было невозможно. Никакой безумный химик, вдохновленный уродливыми и дикими кошмарами, не изобрел бы запаха, подобного тому, что осквернил самую душу этой безмятежной и прекрасной ночи.