– Просто Гилмор, миледи. Моя кровь самого плебейского цвета – красного.
– Сэр Гилмор. Увы, я пала жертвой предрассудков, ведь в наших краях удивить всех красотой одежды стараются и лендлорд, и садовник. Первый повесит на шею золотую цепь потолще да выберет перстни с камнями побольше, а последний так отполирует железные пуговицы, что блестеть они будут ярче, чем цепь лендлорда.
– О, слушать о нравах отдаленных уголков нашей благословенной Альбрии невообразимо приятно, особенно когда повествует о них ваш нежный голос, юная леди! Но королю уже доложили о вашем приезде, и после историй вашей матери он ждет не дождется взглянуть на вас, чудесное сокровище! Позвольте же скромному слуге указать вам дорогу?
Дворецкий снова поклонился, но в этот раз под тонкой вуалью вежливости скрывалось требование подчиниться чужой воле, холодной и равнодушной.
Вот так и началась моя новая жизнь. Я в последний раз оглянулась на Грега, нахохленного, словно старый ворон. Сэр Гилмор, неверно истолковав мое замешательство, поспешил меня успокоить:
– Леди, не волнуйтесь о мелочах. За время аудиенции слуги перенесут ваши вещи в подготовленные покои. О, я уверен, вы полюбите их, как только перешагнете порог! Меж изумрудных портьер с бронзовыми кистями по утрам пробивается солнечный свет, нежный, как засахаренные персики. Самые мягкие подушки с вышивкой золотыми и серебряными нитями разложены по кровати. Выделанные шкуры животных, самых свирепых и огромных хищников, каких только способны добыть наши охотники в темные и суровые зимы, укрывают пол, чтобы ваши нежные ступни не мерзли. Стены украшены мозаиками из крошечных цветных стекол и самоцветов с таким искусством, что в зыбкие вечерние сумерки вам легче будет поверить, что вокруг вас не старые камни замка, а светлая дубрава! А витражи в окнах подобны чуду, они…
Слушая его складную, текучую речь, я позволила увести себя прочь от экипажа, в котором приехала, от Грега, от прошлого. Я шла за сэром Гилмором, завороженная, и мне хотелось верить ему, что я действительно смогу легко полюбить и новые свои покои, и новую жизнь.
4
Меня приняли в маленькой гостиной, освещенной множеством толстых свечей из молочно-белого воска. Их свет отражался в отполированном зеленом камне, изумрудные огоньки мигали, как глаза добрых соседей в густой темноте вечернего леса.
Король и его сыновья сидели за круглым столом. У самого молодого, златоволосого, в руках покачивалась круглая чаша, и легкий пар вился над ней. Его брат, наследник престола, сидел, сцепив перед собой пальцы в замок, его сумрачный взгляд скользил по зеркальной глади стола. Король же откинулся на спинку высокого стула, руки расслабленно покоились на подлокотниках. Лицо его было спокойно и величественно, и седина в черных волосах венчала его вернее короны.
Еще три чаши стояли на столе. Меня ждали.
За спиной со скрежетом закрылась дверь, и королевское семейство обернулось на звук. Прятаться в тенях было уже невозможно, и я покорно шагнула к столу, как на эшафот, и присела в поклоне, ощущая на себе легкие взгляды, словно сухие опавшие листья.
– Присаживайся, дитя. – Голос короля невозможно было не узнать или спутать; он говорил, и в каждом слове звучали сила и власть, и мир покорялся им. И я покорилась. – Джанет Холланд, верно?
– Да, Ваше величество.
Шелест моего платья оказался громче голоса. Робея, я вцепилась в кольцо, сжала его, как ладонь матери, ища поддержки, ища помощи.
– Старшая? – Голос наследника звенел резко, как металл, ударяющий о металл. И глаза его были – холодные, стальные, колючие, даже в лживом пламени свечей, смягчающем и самое острое лезвие. – С каких это пор наследницу спешат не замуж выдать, а служанкой к безродной девке пристроить?
Я дернулась, как от удара, хотя матушка не обманывала меня насчет моей судьбы, и всю дорогу до столицы я повторяла себе эти слова.
– Не стоит, Рэндалл, – добродушно улыбнулся король, и тишина тут же укрыла каждого из нас, окутала, как мягким одеялом. – Не оскорбляй ни гостью нашу, ни невесту брата, хоть и не по душе тебе она.
– Они ведь скоро станут нашей семьей, Рэндалл, – мягко добавил младший из королевичей, опуская глаза в чашу, словно заглядывая своему отражению в глаза.
Рэндалл нахмурился, но возражать не осмелился, ибо молчаливое одобрение отца его, властителя над нашей землей и нашими жизнями, было разлито в воздухе. Оно касалось кожи мягким теплом, окутывало вуалью, ограждая от чужой холодной злобы.
– Именно так, – кивнул король, и взгляд его, полный безбрежного спокойствия, скользнул по моему лицу. – Холланд… Холланд. Род столь старый, что помнит первые камни нашей земли и первые травы, укрывшие белые кости тварей, не знавших руки человека. Твои предки могли бы править страной, юная Джанет, но выбрали край лесов и болот.