«Самое необходимое», по ее мнению, был антикварным магазином. В высшей степени антикварным, сказала бы она, едва окинув помещение взглядом, но более внимательное изучение предметов, выставленных на продажу, подсказывало, что охарактеризовать его не так-то просто.
Вещи, находившиеся в магазине в полдень, когда сюда заглянул Брайан — жеода, «Поляроид», фотография Элвиса Пресли и несколько других, — оставались на своих местах, но к ним прибавилось еще дюжины четыре других. Маленький ковер, турецкий, очень старый, стоивший, быть может, целое состояние, висел на одной из белых стен. Под стеклом на стенде располагалась коллекция оловянных солдатиков — вроде бы старинных; впрочем, Полли знала, что все оловянные солдатики, включая и купленных в Гонконге на прошлой неделе, выглядят как старинные.
Все предметы были невероятно разными. Между изображением Элвиса, которое, на ее взгляд, можно было купить на любой распродаже в любом штате за 4 доллара 99 центов, и совершенно неинтересным американским флюгером в виде орла стоял абажур из цветного стекла, который уж точно стоил не меньше восьмисот долларов, а мог стоить и все пять тысяч.
В одном из стендов был набор бейсбольных и табачных вкладышей, кипа мятых журналов тридцатых годов («Вейрд тейлс», «Эмейзинг сториз», «Эстаундинг», настольный приемник пятидесятых годов того отвратительного бледно-розового оттенка, который люди той эпохи, кажется, обожали, если речь шла об убранстве жилья, а не о политике.
Возле большинства предметов — хотя не у всех — стояли маленькие таблички. На одной было написано: «Кристаллическая жеода, Аризона». На другой: «Футляр для ключей, обычный». Та, что стояла перед щепкой, так поразившей Брайана, гласила, что это «Деревянная окаменелость из Святой Земли». На табличках перед бейсбольными открытками и старыми журналами было написано: «Имеются и другие — на выбор заказчика».
Она отметила, что у всех предметов, будь то ерунда или настоящее сокровище, было одно общее: ни на одном не стояла цена.
4
Гонт вернулся с двумя маленькими тарелками — ничего особенного, обыкновенный старый фаянс, — ножом для разрезания торта и несколькими вилками.
— Все еще валяется как попало там, наверху, — признался он, снимая с коробки крышку и ставя рядом (он аккуратно перевернул ее вверх донышком, чтобы на столике не остался кольцеобразный след). — Как только управлюсь со всеми делами, начну подыскивать себе дом, а пока поживу прямо над магазином. Все вещи еще не распакованы. Господи, как же я ненавижу картонные коробки. Ну скажите, кто их...
— Ради Бога, — запротестовала Полли, — не так много!
— Ладно, — весело произнес Гонт, кладя толстый кусок пирога с шоколадной начинкой на одну из тарелок. — Этот пойдет мне. Ешь, милый, ешь, веселись! Вам такой?
— Даже тоньше.
— Тоньше, чем этот, я просто не сумею отрезать, — сказал он, отрезая узенький кусок пирога. — Пахнет потрясающе. Спасибо вам огромное, Полли.
— Ешьте на здоровье.
От пирога действительно исходил отменный запах; Полли не сидела на диете, но ее первоначальный отказ был не просто данью вежливости. Последние три недели в Касл-Роке стояло великолепное бабье лето, но в понедельник погода испортилась и ее руки отозвались на эту перемену самым неприятным образом. Возможно, боль немного ослабеет, когда ее суставы свыкнутся с холодом (во всяком случае, она всем сердцем надеялась на это — так бывало раньше, но она не могла закрывать глаза на то, что болезнь прогрессировала), однако сегодня, с самого раннего утра, ей было очень плохо. Когда с ней происходило такое, она никогда не могла точно знать, что она сможет, а чего не сможет сделать своими предателями-руками, и причина ее первоначального отказа крылась в беспокойстве и страхе перед возможным конфузом.
Теперь она сняла перчатки и осторожно попробовала сжать правую ладонь. Игла резкой боли пронзила руку до самого локтя. Она снова сжала ладонь, в предчувствии следующей волны крепко стиснув зубы. Боль не заставила себя ждать, но на этот раз она была не такая сильная. Полли слегка расслабилась. Похоже, все будет нормально. Не очень здорово, не так приятно, как должно быть, когда ешь пирог, но — нормально. Она осторожно взяла свою вилку, стараясь как можно меньше сгибать при этом пальцы. Поднося первый кусок ко рту, она увидела, что Гонт смотрит на нее с сочувствием. Сейчас начнет соболезновать, мрачно подумала она, и примется рассказывать, какой ужасный артрит был у его деда. Или у его бывшей жены. Или еще у кого-нибудь.