-- Все нормально. Не надо меня класть в больницу. Мне дома лучше. Я справлюсь. Не рожу раньше времени.
-- Вот-вот это главное, Золька, не рожай пока. Потерпи месячишко. Скоро уже семь месяцев будет ребенку, - сказал Христиан. - Тогда уже можно. Ребенок родится живым. Семимесячные младенцы выживают. Так, доктор? Золька, терпи! Выходим семимесячного. Меня мать также, в семь месяцев, родила. Я вон каким здоровым вырос. В семь месяцев младенец уже живой, - Христиан давно с удивлением обнаружил, что хочет быть папой.
-- Живой, - согласился врач. - Он уже и сейчас у вас живой. Он с первого момента живой. А у вас богатырь. Крупный плод.
-- А в шесть месяцев младенец может выжить? - спросил Христиан.
У Золи замерло сердце. Вдруг врач скажет, что уже не шесть, а семь месяцев, как она носит своего ребеночка. Но дальнейший разговор успокоил женщину.
-- Шестимесячные редко выживают, хотя был в моей практике такой случай, - отозвался умный врач. - Дома женщина родила. Не хотела этого ребенка. Даже пупок не стала перевязывать. А мальчишка живучий оказался. Все равно не умер.
-- Вот что, Золька, ты лучше терпи еще месяц, не рожай, чтобы точно выжил наш малыш, - давал наказы жене Христиан. - А если не родишь в семь месяцев, терпи до девяти, а то восьмимесячные не выживают.
Врач улыбнулся:
-- Ну, немного не так вы говорите. Это распространенное заблуждение. Чем дольше ваша жена проходит, тем лучше. Поверьте, восьмимесячный ребенок лучше, чем семимесячный. У него больше шансов на жизнь.
-- Да, - недоверчиво протянул Христиан.
-- Конечно. А ваша жена вообще богатыря носит, такой и с шести месяцев может выжить, - разрешил себе осторожно пошутить врач. - Вон какое отчетливое сердцебиение слышно.
-- Моя порода, - оскалился в улыбке Христиан. - У меня всегда здоровое сердце было. Никогда не болело. В нашу родню наследник будет.
Золя не доходила всего четыре недели по подсчетам Христиана. И то по своей вине. Так муж думал. Она в тот день решила убраться дома, вытирала пыль, мыла полы, передвигала столы и стулья. Христиан лежал на кровати и советовал жене не делать этого, но сам не встал, не взял тряпку, не помог. У Золи с утра уже побаливал живот и поясница. И она знала почему. В этот день было ровно девять месяцев, как она распрощалась с Колюниным. Ей пришел срок рожать. Боли усиливались. Надо сделать так, чтобы Христиан посчитал, что Золя сама спровоцировала роды. В заключение женщина решила подвинуть мешок с картошкой, что привез муж, мешок упал. А Золя, уже не таясь, схватилась за живот и застонала. Христиан вскочил, выбежал в коридор и увидел её около рассыпанной картошки:
-- Говорил же тебе, не трогай, пусть стоит, - заорал он. - Ты, может, сына мне носишь! Тебе картошка или ребенок дороже?
-- Я только хотела его подвинуть, пол вытереть, - тихо ответила жена. И через минуту добавила: - Я кажется, рожу, сегодня. У меня заболел живот. Только я девочку рожу, а не мальчика.
-- Девочку, пусть девочку, - согласился бегающий по квартире муж. - Я знаю, мне твой отец снился, сказал, что дочь будет у меня. Хотя сына очень хочется. Ладно, сейчас отвезу тебя. Позвоню в скорую.
Ругаясь на всех бестолковых баб, Христиан отправил жену в больницу. Золя мучилась еще долго, и лишь через сутки родила девочку. И не такую уж крупную, всего два восемьсот. Девочка, конечно, выжила. Христиан гордился. А умная Золя только улыбалась, глядя на голубые глаза дочери, что умели менять цвет. Христиан говорил, что они от его родни, мамка хохлушка была, с Западной Украины, красивая, голубоглазая, а батька - зеленоглазый, в Карпатах жил. А вот внучка сразу в них обоих удалась. Кроткая Золя со всем соглашалась. Но она-то точно знала, что у её дочери необычные глаза от отца - майора Колюнина. Фрида родилась в положенный срок, девятимесячной.
Колюнин больше никогда не встречал Золю. Вспоминал её нечасто, лишь когда попадалась фотография - Золя в госпитале. Майор остался в армии, служил, колесил по гарнизонам. У него после войны родилась вторая дочь, а старшая, Клава, стала женой будущего генерала Дерюгина - приемного дедушки Якова Петровича.
Но этой истории никто не знал. Не у кого было узнавать. Золя унесла в могилу тайну рождения своей дочери. Не было крови старого Христиана в Ларисе, нисколько не было, как и в отце, и в бабушке.
Фрида и все остальные решили, что фотографию кроткой Золи Колюнин хранил лишь потому, что она выходила его в госпитале после ранения. А это так, в сущности, и было.
Жизнь продолжается.
Могила Якова Петровича была рядом с Левочкой и Катюшей. Впервые в те дни Лара обратила внимание, какие уже старые Семен Сергеевич и Фрида Христиановна. Вот они стоят рядом, поддерживая друг друга. Все выдержала их любовь, смерть сына, происки старого Христиана.
Словно шатающаяся тростинка стояла у могилы мужа еще больше похудевшая Мария Георгиевна. Со смертью мужа, Ларе показалось, исчез тот титановый неломающийся стержень, что всегда был в этой хрупкой женщине. И все же оказалось, это не так.
-- Больше мне жить незачем, - тихо сказала Мария Георгиевна после похорон во время поминок. - Яшеньки больше нет. Мне тоже пора умирать. Как я могу жить без него? Какой смысл в моей жизни теперь?
Её услышал пятилетний Савка и произнес сначала рассудительно:
-- Как незачем жить? Ты зачем так, бабушка, говоришь? А кто со мной будет играть? Кто сказки будет рассказывать? Читать книжки кто будет? Деда умер, и ты еще умри, тебя тоже тогда закопают, я тебя больше не увижу, как дедушку. А я его люблю! - и мальчишка обиженно разревелся.
Мария Георгиевна поспешно нагнулась, обняла мальчика, сказала уже другим тоном:
-- Не умру, Саввушка, не умру. Не буду, мой маленький. Не бойся, я буду тебе читать книжки.
Все слабо улыбнулись. Все-таки Савка был самым главным человечком среди них. Нельзя его расстраивать.
Мария Георгиевна осталась жить по-прежнему в доме Фриды. Лариса звала её к себе, предлагала опять жить отдельно, рядом, в однокомнатной квартире.
-- Нет, Ларочка, я лучше с Фридой останусь. Мы как сестры с ней, хоть и старенькие. Да и трудно Фриде одной, Семен Сергеевич сдал сильно. Буду помогать твоей бабушке. У меня-то побольше сил. Помоложе я все-таки.
Теперь женщины ухаживали за Семеном Сергеевичем. Сдал и он. Годы брали свое. Семен Сергеевич оформил наследство покойного Вольциньера на Савку, перевел все свои имеющиеся вклады на Лару, учил Леонида разбираться в банковских вкладах, ставках и готовился уйти в мир иной. Семен Сергеевич умер через три месяца после Якова Петровича. Через неделю издох старый пес Букет, что знал еще Левочку. Фрида держалась, когда хоронила мужа, плакала совсем немного, не приняла ни одной таблетки, а тут, когда не стало пса, старая женщина отчаянно разрыдалась:
-- Все рушится, все, - повторяла она, горько плача. - Давно нет Левы, Катюша ушла много лет назад. Яшу похоронили. Нет больше моего Семы, теперь сдох старый Букет. Коты из дома ушли. Чувствуют несчастье. Даже телевизор со стиральной машинкой у нас сломались. Все рушится. Все! Кончилась моя жизнь.
-- Бабушка, - успокаивала её Лара, - все образуется. Купим телевизор, машинку-автомат новую поставим. И пса я тебе другого найду. И коты вернутся. Их Савка разогнал. Сама знаешь, он их замучил, таскает и таскает. Никто ему не запрещал эти дни к ним лезть, вот они и сбежали от его ласк.
-- Не надо мне ничего, и пса не надо, - отвечала женщина. - Ничего не надо. Букета нашего еще Левушка принес. Не хочу я другую собаку.