Тошноту я поборол, но на сандвич уже не смотрел.
– Мне, наверно, пора, – произнес я. – Вдруг мама не ложится и ждет меня? Мы ведь не сказали ей, что задержимся. Уже второй час.
– Так поздно? Надеюсь, что не ждет все-таки. Чеши скорее домой.
Он уже доедал, я сказал, что не хочу больше. Мы вышли вместе, и дядя направился к себе в «Вакер», а я домой на Уэллс-стрит.
Мама оставила свет в коридоре, но дожидаться меня не стала, и в ее спальне было темно. Вот и хорошо: мне не хотелось оправдываться и слушать, как она будет ругать дядю Эмброуза.
Я лег и заснул, как только закрыл глаза.
Проснувшись, я сразу понял, что в комнате что-то не так. А, вот оно что: будильник не тикает. Я забыл завести его. Мне вообще-то было безразлично, сколько времени, но я все-таки вышел и посмотрел на кухонные часы. Одна минута восьмого, и с утра опять жарко.
Смешно. Проснулся в свое обычное время даже без будильника.
Никто еще не вставал. Я быстренько проскочил мимо комнаты Гарди, которая опять спала с открытой дверью и без пижамной куртки. Завел будильник и снова лег, намереваясь поспать еще пару часиков, но ничего у меня не получилось.
В квартире было очень тихо, да и на улице тоже, не считая поездов надземки на Франклин-стрит и вовсю тикающего будильника.
Сегодня папу не надо будить. Никогда уже не понадобится.
Я встал, оделся, постоял в дверях спальни Гарди. Ей хочется, чтобы я на нее смотрел, я хочу того же, так почему бы и нет? Потому что нельзя пользоваться девчоночьей глупостью для вытеснения мысли, что мне никогда больше не придется будить отца по утрам. Я устыдился и прошел дальше, в кухню.
Сварил себе кофе и стал размышлять. Дядя Эмброуз наверняка еще спит – на своей работе он привык поздно ложиться и поздно вставать. С расследованием придется подождать: на очереди дознание и похороны. Да и глупо как-то это выглядело при дневном свете: усатый толстяк и сопливый парень возомнили, будто только они способны найти убийцу.
Я думал о рыжем детективе с усталыми глазами, которого мы купили за сотню баксов. То есть дядя полагает, что купили, и, в общем, прав, раз Бассет взял деньги.
Гарди пришлепала в кухню босиком и в полном пижамном комплекте. Ногти на ногах она накрасила лаком.
– Привет, Эдди. Нальешь кофейку? – И потянулась, как котенок, хорошо еще, коготки пока втянуты. Я налил. – Сегодня дознание! – Радостное предвкушение в голосе – тем же тоном она могла бы объявить «сегодня футбол».
– Не знаю, вызовут ли меня как свидетеля, – произнес я.
– Нет, Эдди, вряд ли. Только нас с мамой.
– Почему?
– Как опознавших тело. Я первая это сделала: мама у Хейдена чуть в обморок не упала, ну они и попросили меня. Потом, когда ей стало лучше, она тоже захотела взглянуть, и детектив, мистер Бассет, позволил.
– Как они вообще узнали, кто он такой? При нем ведь не было документов, когда его нашли ночью.
– Бобби Рейнхарт узнал его.
– Какой еще Бобби?
– Он работает у мистера Хейдена, обучается похоронному делу. Мы с ним гуляли несколько раз, он знает папу в лицо. Пришел в семь утра на работу, увидел… ну, это… покойника и сразу сказал, кто он.
– А, этот.
Я вспомнил его. Смазливый такой, лет шестнадцати-семнадцати. В школу всегда являлся набриолиненный и при полном параде, воображал, будто все девчонки от него без ума. Мне стало противно из-за того, что Бобби трогал папино тело.
Мы допили кофе, Гарди помыла чашки и пошла одеваться. Услышав, что мама тоже встает, я направился в гостиную, взял какой-то журнал. На улице начался мелкий дождик.
Журнал оказался детективный. Я стал читать про богача, найденного мертвым в гостиничном номере. На шее желтый шелковый шнурок, но вообще-то человека отравили. Подозреваемых полно, и у всех есть мотив. Секретарша, к которой он приставал; ожидающий наследства племянник, должник-рэкетир, жених секретарши. В третьей главе решили, что это рэкетир, но тут его самого убили. Такой же шнурок на шее, но задушили не этим шнурком.
Я перестал читать. Ерунда, в жизни так не бывает. В жизни бывает так, как у нас. Мне почему-то вспомнилось, как папа водил меня в аквариум. Моя мать была еще жива, но не пошла с нами. Мы с папой хохотали, глядя на рыб – удивленные такие, с открытыми ртами. Папа часто тогда смеялся.
Гарди сказала маме, что пойдет к подружке и вернется к двенадцати часам. Дождь моросил все утро.