– Давай потанцуем, Эдди? Когда танцуешь, быстрее действует.
– Не хочу.
– Паинька.
– А ты тронутая.
Я видел, что критический момент приближается.
Потанцевав немного одна, Гарди опять плюхнулась на стул и налила себе третий стакан.
– Не так быстро, – посоветовал я. – Загнешься еще с непривычки.
– Я ведь пробовала уже. Немного, но все-таки. – Она налила виски в другой стакан. – Ну же, Эдди, выпей со мной. Пожалуйста. Пить в одиночку нехорошо.
– Ладно… но только один раз, учти.
– За счастливую жизнь! – воскликнула Гарди.
Пришлось мне с ней чокнуться. Я только пригубил, а Гарди выпила все до дна, снова ушла в гостиную и позвала:
– Иди сюда, Эдди! И бутылку со стаканами захвати.
Я послушался. Она села на подлокотник моего кресла и попросила:
– Налей мне еще, Эдди. Это так весело!
Я налил и сделал еще глоток. Гарди опрокинула в себя четвертую порцию – эта, я видел, прошла уже не так хорошо.
– Потанцуй со мной, Эдди. Пожалуйста.
Музыка была хорошая.
– Отстань, Гарди!
Она опять закружилась в танце.
– Может, я когда-нибудь на сцене выступать буду!
– Да, у тебя здорово получается.
– Спорим, я и стриптиз могу делать. Как Джипси Роза. Смотри. – Гарди завела руки назад и стала расстегивать платье.
– Не дури, Гарди. Я твой брат, забыла?
– Никакой ты не брат. И потом, это просто танец.
Застежки не поддавались, и она приблизилась ко мне. Я схватил ее за руку:
– Слушай, Гарди, прекрати!
Но она уже почему-то оказалась у меня на коленях, тяжелая и горячая.
– Поцелуй меня, Эдди.
Я моргнуть не успел, как Гарди прижалась своими красными губами к моим. Как-то умудрившись освободиться и встать, я сказал:
– Перестань сейчас же. Ты еще ребенок. Нельзя так.
– Можно, Эдди, можно, – смеялась она. – Давай еще выпьем.
Я налил нам обоим и предложил тост:
– За маму!
– Как скажешь, Эдди.
Я поперхнулся сам, что очень позабавило Гарди.
– Налей мне еще, Эдди. Я сейчас. – Она вышла, слегка пошатываясь. Я повозился с радио, но музыки нигде больше не было, только пьесы.
– Эдди! – позвала Гарди.
Я оглянулся. Она подошла бесшумно, потому что была босая – и вообще совершенно голая.
– Говоришь, я еще ребенок?
Я выключил радио и произнес:
– Нет, Гарди, ты уже выросла, поэтому давай-ка допьем. На, держи.
Я вышел в кухню за водой и притворился, будто тоже пью.
– Ой, голова что-то…
– Дерни еще – поможет. До дна.
В бутылке осталось совсем чуть-чуть – мы наливали помногу.
Гарди снова пустилась в пляс и споткнулась. Я подхватил ее и усадил на диван.
– Иди с-сюда, Эдди.
– Сейчас, вот только допьем.
Последний стакан она большей частью пролила, но кое-что попало и внутрь. Я вытер Гарди носовым платком.
– Ой, как голова кружится! – хихикнула она.
– Закрой на минутку глаза – лучше станет.
Минутки ей хватило, чтобы отключиться. Я отнес Гарди в спальню, натянул на нее пижамные штаны. Ополоснул стаканы, выкинул бутылку в мусорное ведро и убрался подобру-поздорову.
Глава 6
Около двух часов я вышел из лифта на двенадцатом этаже «Вакера» и постучал в номер дяди Эмброуза.
– Что с тобой? – спросил он, открыв мне дверь. – Где ты был?
– Нигде… гулял просто.
– Для моциона, значит?
– Слушай, отстань, а?
– Конечно-конечно. Ты присядь, отдохни.
– Я думал, мы куда-то пойдем.
– Пойдем обязательно, но не сразу. – Он протянул мне помятую пачку сигарет. – Хочешь?
– Угу.
Мы закурили.
– Вижу, парень, худо тебе, – произнес дядя, глядя на меня сквозь дымовую завесу. – Догадываюсь, что одна из твоих девочек что-то выкинула, а может, и обе. Это ты вытрезвлял Мадж к похоронам?
– Очки тебе определенно не требуются.
– Такие уж они есть, Мадж и Гарди. Их уже не исправить.
– Мама тоже не виновата. Себя ведь не переделаешь.
– Никто не виноват – с годами ты сам поймешь. Это и к тебе относится, и к Уолли. Взять хоть то, как ты настроен сейчас…
– И как я настроен, по-твоему?
– Зол как черт, вот как. Не только из-за Уолли – все, думаю, началось раньше. Посмотри-ка в окно.
Окно номера выходило на юг, на чудовищную махину Мерчандайз-Март и на Северную сторону со старыми кирпичными домами, где жили одни уроды.
– Обалденный видок, – усмехнулся я.
– Ну вот, теперь понимаешь? Ты смотришь на что-то, а видишь себя самого. Красота и романтика открываются только тем, у кого они есть внутри.
– Да ты у нас не балаганщик, а прямо поэт.
– Случилось пару книжек прочитать, – улыбнулся Эмброуз. – Не следует навешивать ярлыки, скажу я тебе. Слова обманчивы. Называешь кого-то наборщиком, пьяницей, голубым, шофером грузовика и думаешь, будто выразил этим всю его суть, но люди существа сложные, одним словом их трудно определить. – Он слез с кровати и опять повернул меня к окну, держа за плечо. – Сейчас мы попробуем посмотреть на это иначе, может, на душе-то и просветлеет.