Часы шли, слуга принёс завтрак, и она засыпала его вопросами, на которые он не отвечал, лишь кивая и кланяясь. Вид у него был какой-то встрепанный, словно он одевался в большой спешке, и руки дрожали, когда он ставил тарелку с кашей на стол, но больше она ничего особенного не заметила.
Проводив взглядом ушедшего, девушка мигом проглотила нехитрую еду и внимательно прислушалась. Уже какое-то время она ощущала некое беспокойство, переходившие в тихую панику. Что-то было неправильно. Что-то было не так. Больше всего это походило на те минуты перед большим сражением, к примеру, при Акре, когда она и другие медики с лёгкой паникой обозревали пока ещё пустой лазарет. Они хорошо понимали, что очень скоро тут будет ад – запахи крови, пота, мочи и кишок, стоны и вздохи раненых и умирающих, крики солдат и их командиров.
От ожидания сводило живот и холодели руки, а по спине бежали мурашки.
Потом, во время сражения, когда раненые сотнями приносились и привозились, когда фоном становилось все,что так давило раньше, страх исчезал, ибо некогда было его испытывать. “Потом, не сейчас” говорила она страху. “Я занята, видишь, этот раненый кричит оттого, что в животе у него застрял арбалетный болт, а тому нужно что-то сделать с кровотечением из руки”. “Делай, что должно, и будь, что будет”. Так говорил отец настоятель Жак.
Если б она хоть знала, что ожидает её.
Если б могла хоть как-то приготовиться к этому.
Если б сумела устоять перед невозможным, нереальным, нечеловеческим.
Если бы….
Все произошедшее в главном зале на мгновение обратило присутствующих в статуи, наподобие жены Лота, так некстати испытавшей тоску по родным местам. Но тут барон грозно рявкнул “Взять!”.
Хамона схватили и повторно скрутили, предварительно несколькими ударами кулака в живот выбив из него желание петь или говорить.
Стивен затравленно озирался, не пытаясь даже перезарядить арбалет. Впрочем,ему это и не удалось бы. Осознав, какую ошибку он сделал, бедняга бросился на колени, как бы в безмолвной попытке просить прощения. Де Макон, осознав, какой куш он только что упустил, как и то, чей гнев навлечет на него это нечаянное убийство, был вне себя от ярости, настолько, что лишь с большим трудом можно было понять, о чем он говорит.
- Повесссссить! Сссссей же часссс!!!- сипя и брызгая слюной, он указывал на шута. Тот закрыл глаза, скорчившись на полу.
- Стой! – изо всех сил заорал сэр Осберт, глядя, что дело принимает совсем не весёлый оборот.
- Ты не можешь его повесить! Он – живое доказательство!!!
- Доказательство чего? – барон трясся от злости.
- Существования того, о чем ты спрашивал меня ранее. Если ты убьешь его, это может привести к непоправимому! Я скажу тебе, где взять эту вещь, но не убивай моего оруженосца!
Он метнул в меня нож! Если б не сэр Амори, он убил бы меня!
Это именно то, чего он добивается. Убей его – и проклятие падёт на тебя и всех присутствующих! Это не игрушка, это мощное оружие!
- О чем он говорит? – тон Сен Клера был жестким, и барон не сомневался, что если он не ответит, вопрос будет задан снова, в гораздо менее вежливой форме.
- А ну, все заткнулись и дали мне поразмыслить! – рявкнул хозяин замка.
Он осмотрел присутствующих. Слуги беспокойно перешептывались, шут свернулся клубком на полу, сэр Осберт смотрел с нескрываемой ненавистью и страхом, храмовник же казался бесстрастным, но в глубине его глаз то и дело пробегали злые огоньки. Все смотрели на де Макона, ожидая дальнейших распоряжений. Томас Рокингемский лежал в большой луже крови, широко раскрытыми глазами глядя в закопченный потолок.
Айлуфа была единственной, кто никак не отреагировал на грозный приказ хозяина. Она подошла вплотную к убитому, и на лице её была искренняя жалость. Она что-то пробормотал, обращаясь к де Макону, и возможно, это была последняя капля, переполнившая чашу его, и так невеликого, терпения.
- Пошла вон, старая ведьма, и забери с собой эту мерзость! – барон Жеро отпихнул ее ногой, подходя к сэру Осберту.
Женщина потеряла равновесие и упала прямо на мертвеца, уронив свой свёрток и перепачкавшись в крови. Она барахтались, пытаясь одновременно удержать свой свёрток и подняться, но руки скользили по алой жиже и она падала обратно. Это выглядело одновременно жутко и жалко, а вязавшие молчаливого Стивена стражники ещё и добавили неразберихи. Наконец, кто-то из них протянул старухе руку.
- Я жду ответа, Жеро. – Сен Клер не двигался с места.
Рядом с ним стоял сэр Этьен, и выражение его лица понравилось барону ещё меньше.
- Что ж, господа, мне не остаётся ничего другого, нежели поговорить с вами наедине. Эй, Герард,- бросил он начальнику своей стражи, – свяжите этого паршивого шута покрепче и оставьте нас. И заберите с собой эту падаль и вооон ту ещё не падаль. – он указал рукой на едва успевшую привстать на колени Айлуфу.
Та подняла голову, посмотрела на де Макона. Взгляд её был абсолютно, совершенно безумен и в нем проглядывало что-то, бесконечно далёкое от человека. Так мог бы смотреть медведь, разбуженный посреди спячки в его пещере, не до конца проснувшийся и прикидывающий, как бы ему поступить с этими жалкими существами, посмевшими потревожить его покой.
Потом она медленно шевельнула рукой, начертила в воздухе окровавленным пальцем две вертикальные черты, и одну косую, перечеркнувшую их слева направо.
Еле открыв рот, прошептала что-то типа: “Хагал”.
Повернулась, покрепче прижала к себе свёрток, и вышла из зала, ни на кого не глядя.
Слуги убрали труп и увели арестованного, оставив господ наедине с пленниками. Хамон приподнялся по приказу своего господина, и прислонился к стене. Рот у него был заткнут, а руки крепко связаны. Забытая лютня валялась в темном углу.
Хозяин замка и двое его соратников переглянулись.
- Ну, ничтожество? – прорычал барон.
Сэр Осберт тяжело вздохнул, бросил быстрый взгляд на оруженосца, пошевелил плечами связанных за спиной рук. Прочистил горло.
И начал рассказывать.
====== Часть 7 Вне смерти ======
Всё богатство людей – это грязь и гнильё! Так пускай мертвецы охраняют своё!
Для меня же бесценно – встретить её,
Эту новую жизнь вне смерти!
Павел Пламенев, “Вне смерти”
Мабель проснулась утром от кошмара, в котором пьяный сэр Этьен гонялся за ней, держа в руках свёрток Айлуфы и голосом Бланш требовал, чтоб она немедленно закончила с вышиванием, вместо того, чтоб марать пергамент пустыми россказням.
На деле, выяснилось что ничего настолько страшного не произошло, просто служанка искренне боялась, как бы девушка не проспала завтрак.
Умывшись и поев, девушка спросила у Бланш, не слышала ли она чего странного. Та замялась, видно было, что она очень не хочет признаваться, но понимая, что ее юная госпожа и так рано или поздно все узнает, сказала, что вскоре после рассвета она слышала ужасные вопли, но не поняла, кто и зачем кричал, а с их балкона этого не было видно. Ещё она призналась девушке,что видела, как стражники несли какую-то явно тяжёлую ношу, положив ее в одну из повозок во дворе, но что это, она так и не поняла.
Бланш вышивала, Мабель скучала, рисуя на полу кусочком угля из очага какие-то силуэты. К обеду, который так и не принесли, терпение у обеих дам уже лопалось. Мабель совершенно серьёзно сказала, что ещё час назад готова была расцеловать первого, постучавшего в дверь, теперь же она готова его покусать.
В это время со стороны двора послышался топот ног. Выглянув наружу, они заметили нескольких человек, убегающих от какого-то странного мужчины. Он бежал босиком, неловко наклонив голову, одетый в одну нижнюю рубашку (“Фи, госпожа, не смотрите, срам какой, прости господи!”), а за ним волочился обрывок веревки, как хвост какого-то диковинного животного.
Пока девушки гадали, что бы это могло значить, причем Мабель строила теории об обете в честь прекрасной дамы, а Бланш предполагала внезапный приступ горячки, при которой, как всем известно, человек сходит с ума и бегает в поисках чертей, за дверью послышался какой-то шум.