Сэр Осберт проснулся, неспешно встал, подошёл к тамплиеру и с минуту смотрел на него.
- Мерзость какая! – наконец желчно сказал он. – Вставай, Хамон. Его, наверное, укусила вчера одна из тварей, и он вот-вот обратится. Живо, берите еду и вино, оставим его здесь.
- Что, вот просто так и бросим? – ужаснулся Андрэ. – Одного, умирать среди чудовищ?!..
- А чего ты собираешься ждать, болван?! – пренебрежительно заявил рыцарь. – Пока он превратится и встанет? Ну так давай, оставайся с ним, будете вместе бегать, бледные и красивые, и на пару жрать людей. А мы вернёмся в убежище и хоть чем-то попробуем помочь тем, кто нас ждут.
- Но господин, это не по-христиански! – зароптал было стражник, но умолк, натолкнувшись на тяжёлый взгляд ле Дюка.
- Ну так прочитай над ним поминальную молитву. – ухмыльнулся тот.
– Осберт, – прохрипел Сен Клер, приходя в себя, – это не… никто меня не кусал… это жёлтая лихорадка… спроси Джослина.
- Какая ещё жёлтая лихорадка? – рыцарь торопливо собирал вещи, увязывая все в мешок из покрывала. – Хватит мутить воду, храмовник. Смирись и прими свою участь, как и подобает доброму христианину. Как там было, Хамон? Аве Матер Деи… чего-то там… траляляля..
- Есть два пути: либо славить Свет,
либо сражаться с Тьмой. Смертью венчается мой обет, как и противник мой. Крест на моей груди ярко ал,
как кровь на червленом щите. Ave Mater Dei! (Лора Бочарова, “Ave mater dei”)- Хамон почти прокричал эти строки.
-Вот-вот, считайте, что помолились. Пойдёмте скорее отсюда, Андрэ, Хамон!
- Господин… может, позовём на помощь? Он бы вам помог…
- Да неужто? – ле Дюк нехорошо прищурился, рассматривая стоящего на коленях тамплиера, лицо которого раскраснелось и плыло от жара. – Он бы отрубил мне голову и не поморщился бы. И я скажу, что это доброе и благое дело. Живо, парень, я не буду два раза повторять! И не намерен торчать тут до вечера, ради Пресвятой Богородицы!
- Хорошо, не сердитесь, господин,. – стражник поднял на плечи один мешок.
- Хамон! Чего ты стоишь, как пень? Немедленно помоги Андрэ!! Или ты вознамерился остаться и скрасить нашему упырю время превращения? А то и себя на роль завтрака предложить? Ну, чего встал?! – со злостью заорал он на шута.
Тот не двинулся с места. Он сложил руки на груди и бесстрастно смотрел на беснующегося сэра Осберта.
- Ах так? – рыцарь, весь вне себя от злости и растерянности, шагнул к беспомощному Сен Клеру, который, лежа ничком на полу, шарил по сторонам в поиске меча. Не то, что меч ему много дал бы, даже найди он его вдруг, но умирать безоружным было совсем уж противно.
- Как жили мы борясь, и смерти не боясь, так и отныне жить тебе и мне. В небесной вышине , и в горной тишине, в морской волне и в яростном огне! (“Не бойся, я с тобой”)- раздался сильный голос шута, и храмовника вдруг заслонила чья-то тень.
- Отойди, предатель! – взвизгнул Осберт.
Шут только оскалился в ответ. Он показал своему господину один из метательных ножей – более чем красноречивый жест.
- Сию же секунду отойди и дай мне убить его! Он опасен, как ты не понимаешь? Он в любой момент может превратиться в кровожадное чудовище. Он сожрет тебя, дурак.
Хамон никак не отреагировал, оставаясь на своем месте.
Храмовник, так и не нашарив меча, нечеловеческим усилием поднялся на локтях, заглянув в глаза рыцарю.
- Давай, ле Дюк! Давай, режь меня, безоружного! Ну! Ты же спал и видел избавиться от меня. Ты что, считаешь меня соперником за амулет? Да подавись ты своей цацкой, где бы она ни была! – плохо понимая, что именно он говорит, он продолжил: – Ты глупец, Осберт. Ты лишил себя единственного истинно преданного тебе человека… – говорить было тяжело, мысли уплывали, язык еле шевелился в сухом рту.
- Я не убью тебя, тамплиер. Это сделают другие, менее щепетильные. Догнивай же в своей мерзости, ничтожество!!! И забери этого подонка без чести и совести, который осмелился предать своего господина. Прощай, храмовник! – рыцарь отвесил издевательский поклон, и исчез в дверном проёме, ухватившись одной рукой за мешок в едой и вином.
Андрэ поспешил схватиться за другой край мешка и последовал за сэром Осбертом. Последним, что видел Сен Клер перед тем, как его накрыло спасительное забытьё, были виноватые глаза стражника.
Хамон поспешно захлопнул дверь. Не известно, сколько ему удастся продержаться самому, но бросить больного на произвол судьбы он не мог.
Тамплиер пылал жаром. Шут уложил его на сломанную кровать, раздел и как мог, протер оставшейся водой из фляги, надеясь хоть немного сбить жар.
Из еды у них осталось немного сухарей и солонины, из питья – примерно полфляги воды, чуть подкрашенной вином.
Хамон подтащил всю мебель, какую смог найти, ко входу, соорудив своеобразную баррикаду. Иногда снаружи слышался стук, а один раз шуту даже показалось, что снаружи раздался крик. Из окна были видны передвигающиеся по внутреннему двору твари. Они были изломанные, полуголые и чем дальше, тем меньше напоминали людей, ещё неделю назад живших в замке. При этом они явно чувствовали себя достаточно хорошо, чтоб то и дело затевать драки. Иной раз две твари дрались за кусок сырого мяса, или вообще за третью тварь.
Зрелище было совершенно омерзительное.
Тамплиеру, меж тем, становилось все хуже. После лихорадки, продолжавшейся до полудня, его вдруг затрясло, начался озноб, от которого несчастный едва не падал с кровати. Не раз и не два шут чувствовал, что храбрость изменяет ему, но он бывал на Востоке и хорошо знал, что такое малярия. Он видел, как она истязала крестоносцев, покусанных комарами в болотах на севере Палестины.
Белки глаз тамплиера пожелтели, как и скулы, лоб и подбородок. Он изредка открывал глаза, но нес такой бред, что сразу становилось понятно, что он сейчас не соображает.
В наши времена малярию успешно лечат препаратами на основе хинина, но тогда Новый Свет ещё не был открыт, посему для лечения жёлтой лихорадки, как она называлась, нужна была полынь одноцветная. Растение это, кстати говоря, служит сейчас базой для необходимого препарата.
Нужна была так же вода, еда и какое-никакое тепло.
Из всего этого Хамон располагал только некоторым количеством мебели, которую можно было сжечь, обрывками одеял барона, плащом шута (плащ Сен Клера пришлось сушить) и кремнем.
Он, как мог, успокаивал больного колыбельными (связно говорить он с ними все равно не смог бы), и кутал его во что было. Так прошла ночь и наступил новый день.
Хамон не спал уже очень давно. Упыри изредка стучались в их дверь, но в гости пока не просились.
К утру тамплиеру слегка полегчало, он открыл глаза, вспомнил все, что произошло, даже попил немного воды.
- Хамон! – позвал он. Шут с трудом разлепил смыкающиеся глаза. Ночью он дремал урывками, но глядя на него становилось ясно, что ещё одну ночь он просто не продержится.
- Хамон, послушай меня, – Сен Клер осторожно сел на постели.
Его голова кружилась, постель была совершенно мокрая от пота, волосы слиплись в сосульки. Мутило, но хоть не так сильно, как раньше.
- Это временное облегчение, – покачал он головой в ответ на безмолвный вопрос шута. – Через несколько часов я опять буду в состоянии вареного червя. Или дохлого ёжика, как говорил мой собрат по Ордену, сэр Александр Хаскиль. У нас не так уж много вариантов. Я думаю, стоит попробовать добраться до убежища, беда в том, что мы совершенно не знаем дороги.
Хамон согласно кивнул.
- Какой всё-таки мерзавец этот твой хозяин, ты уж извини, парень, но дрянь он редкостная.
- Но он противник, лучше не бывает. Ты упадешь, а он не добивает. (“Не бойся, я с тобой”) – тихо спел шут.
- Это да. Хоть не добил. Подозреваю, правда, просто потому, что об тебя руки марать не хотелось. Ладно, помоги мне встать. Только вот… если мне опять станет совсем плохо, если тебе придется меня бросить тварям, прошу тебя, убей меня. Отруби мне голову моим мечом. Не хочу и в посмертии тут шататься, да и ждут меня там. Кто ждёт? – Храмовник слабо улыбнулся, как бы вспоминая дорогие черты,- Кому я нужен, тот и ждёт. Все, пойдем.