— Что я должна делать?
— Быть искренней до конца, до последней запятой. Если я почувствую в ваших словах малейшую фальшь, либо попытку утаить какой-либо факт, то помочь вам ничем не смогу.
— Спрашивайте, Сванте.
— Была у Завары, кроме вас, еще женщина?
— Откуда вы взяли?
— Спрашиваю я, а не вы.
— Арни любил только меня. Сами понимаете. Сильвина не в счет…
Сыщик кивнул.
— Завара был в душе ребенок, большой ребенок. Он не понимал самых простых житейских вещей, поскольку они не входили в круг его научных интересов. Не понимал, например, что повязан тысячью условностей. Вдруг говорит мне: давай уедем вместе куда-нибудь на Плутон, бросим все…
— Куда-нибудь подальше, за обжитые трассы.
Даниель с удивлением посмотрела на сыщика:
— Ну да, за обжитые трассы, он именно так и говорил. Не понимал, что это несбыточно.
— А деньги?
— Завара человек не бедный. Сами видите, в каком доме живет. Жил… И семью готов был бросить ради меня… Да она и так держалась на честном слове. Но он жить не мог без своей работы.
Предположение, которое возникло у него относительно инициала В. пока не опровергалось. Оставалось задать решающий вопрос, но Сванте медлил. Так охотник, подкрадывающийся к дичи, не спешит с выстрелом, кружит, подбирается поближе, чтобы ударить наверняка.
— Расскажите подробнее о поездке в Тибет.
— Монахи — чертовски скучные люди… Живут, как улитки в раковине, и еще сказки любят рассказывать. Но это не для меня: я люблю живую жизнь.
— Какие сказки?
— О том, что жители Тибета, древней Шамбалы — потомки пришельцев со звезд. Жрецы в тайных пещерах хранят информацию, привезенную космическими пришельцами.
— И вас ознакомили с ней?
— Я хотела, просила жрецов. Но они твердили, что откроют вход в пещеры только тогда, когда человечество очистится от скверны. А когда оно очистится? Но больше всего мне понравилась легенда о чайной церемонии. Ее, оказывается, тоже привезли на землю звездные предки.
— Вернемся к Арнольду Заваре, — голос Филимена стал вкрадчивым. — Если я скажу вам, что у него была возлюбленная, которой он каждую минуту признавался в чувствах? Он придумывал ей разные смешные прозвища, одно из которых начиналось на букву В. А теперь подскажите, Даниель, кто она.
Радомилич слушала сыщика, подавшись всем телом вперед и приоткрыв от напряжения рот. Когда Филимен умолк, она хлопнула в ладоши:
— Вы, такой серьезный молодой человек, и способны на розыгрыш? Вот уж не ожидала. Мне — рассказываете обо мне. Откуда вы узнали про волнушку?
— Волнушку?
— В. — это Волнушка. Так называл меня Арнольд, когда… Ну, в общем, он говорил, что я волную его, как буря волнует море.
— Вы искренни, это в вашу пользу. Скажите, бывали у вас с Заварой серьезные конфликты?
— До серьезных конфликтов дело не доходило, хотя иногда ссорились.
— Из-за чего?
— Видите ли, Арнольд был патологически ревнив. Ему казалось, сотрудники на меня не так смотрят. По-моему, и Эребро за это пострадал.
— Не так смотрел?
— Да он вообще ла меня не смотрел!
— Надо было объясниться с Заварой.
— Думаете, не пробовала? Сто раз пыталась. Отсюда и наши ссоры. Однажды говорю ему: «Послушай, Арни, если кто-то на меня не так смотрит, то я здесь при чем?» А он: «Если бы ты не хотела, никто бы на тебя так не смотрел». Хоть смейся, хоть плачь. Ничего себе логика, а?
— Логики никакой, — согласился Филимен. — Но, может, вы давали ему повод для ревности?
— Нет.
— А он вам?
— Ни капельки, клянусь вам, Сванте. Этот большой ребенок не был способен на зло. А сотвори он его — тут же покаялся бы.
Филимен против воли залюбовался ее точеным профилем, словно сошедшим с древней камеи.
— Скажите, Волнушка, а других поводов для конфликтов с Заварой у вас не было?
— Не было. Пожалуйста, Сванте, не называйте меня так, — тихо попросила Даниель.
— Простите.
— Разрешите и мне задать вам вопрос. Это Сильвина наговорила на меня разные радости? Можете не отвечать, я и так знаю. Ненавижу ее! За столом смотрит на меня так — в ложке воды бы утопила.
— У Сильвины нет оснований любить вас.
— Ах, Сванте, вы ведь ничего не знаете! Она держала Арнольда в кулаке, не давала ему вздохнуть свободно. Следила за каждым его шагом, шпионила, письма перехватывала.
— Это вам Завара рассказал?
— Да.
— Вот уж не подумал бы, глядя на Сильвину.
— Сванте, у вас родители живы?
— При чем тут родители?
— Наверное, живы-здоровы, — продолжала Даниель, не слушая. — Потому что вы такой благополучный, розовый, ухоженный благополучный мальчик, такой, что, прощу прощения, расцеловать хочется. А Сильвина не знала родителей, она выросла на дне и вобрала все его пороки. Была певичкой и танцовщицей в кабачке для космического сброда, можете себе представить.