— Я просто развил идеи старого физика Эрвина Шредингера, которые он изложил в книге «Что такое жизнь с точки зрения физика». Там он рассматривает чисто биологические явления с точки зрения квантовой теории.
— Помню эту работу, — кивнул Рабидель.
— Я тогда подумал, — продолжал Делион. — Почему явления биологии и физики обязательно надо рассматривать параллельно? А может, эти параллели пересекаются, как утверждает теория Николая Лобачевского?! Далее я рассуждал так. Что является носителем наследственной памяти в живом организме? Гены. А что такое гены с точки зрения не биолога, а физика? Мельчайшие частички организма.
— Его кварки.
— Можно сказать и так. Гены обладают потрясающей способностью восстанавливать, воспроизводить новый организм, похожий на старый. Делают это они с помощью матрицы, некоей таблицы, чертежа, если угодно. А теперь — внимание, мы подходим к главному пункту моих рассуждений. — Делион огляделся, хотя кроме них, не считая белковых, расчищающих снег, во дворе никого не было. — Мельчайшая частичка живого — ген — обладает памятью, сказал я Заваре. Так почему бы не предположить, что все элементарные частички в природе обладают такой памятью? Пусть своеобразной, пусть для нас пока непривычной, но — памятью. И я мечтаю — не знаю только, как это сделать — пробудить ее.
— Так-так. А что Арнольд?
— Он, казалось, не воспринял мою идею всерьез.
— Кто еще присутствовал при вашем разговоре?
— Только Даниель. Белковых он выпроводил, теперь-то я понимаю почему: они запоминают все, что слышат… Когда я высказал свою мысль до конца, Завара поднял меня на смех. Я, говорит, такое, Атамаль, мог ожидать от кого угодно, только не от тебя, серьезного ученого. Ну, я огорчился: что ни говори, Арни всегда был для меня авторитет. Человек он, может, так себе, но физик — высочайшего класса… А Завара не унимается, развеселился не на шутку. Полюбуйся, говорит, Дани, у нашего друга крыша поехала. Живое время! Память материи! Ну, скажи, можно себе представить память булыжника на мостовой? И так далее. В общем, разделал он меня, как Бог черепаху.
— И ты забросил свою идею?
— Забросил. К тому же, новый интересный замысел подвернулся. Но Завара наш разговор не забыл! Спустя энное время совершенно случайно узнаю, что наш достопочтенный лауреат спокойненько присвоил мою гипотезу, развил ее и строит тот самый аппарат, который мы с тобой спустя полгода имели удовольствие лицезреть в действующем состоянии, на вилле нашего мэтра.
— Будатор?
— Он самый.
— Объяснялся с ним?
— Нет. Что толку? Вот и с тобой он поступил точно так же…
— Я — дело другое. У меня не было прямых доказательств.
— Вот и у меня их не было.
— У тебя был свидетель разговора.
— Это Радомилич-то? Ее мозговые извилины, если они есть, созданы не для физики, а совсем для другого.
— Ты несправедлив, — возразил марсианин. — Даниель — девушка смышленая.
— А если даже и так… Как ты думаешь, стала бы она свидетельствовать против своего возлюбленного?
— Можно было дать сообщение в прессу.
— Думал об этом, Раби. Но у Арнольда длинные руки. Не зря его называют королем физиков — в своем королевстве он обладает… обладал неограниченной властью. Не хотел я на старости лет оказаться на улице без куска хлеба. Как несчастный Эребро. «Он раньше подавал надежды — теперь он кофе подает», — процитировал Делион сам себя.
— Это ты-то, ученый с мировым именем? Он не посмел бы.
— Еще как посмел бы. В нашем мире главное не имя, а власть. Мне же за молчание он платил, и весьма недурно.
— Послушай, Атамаль! Может, он пригласил тебя на юбилей, чтобы загладить свою вину?
— Любопытная теория, Раби. Кстати, она объясняет и то, почему он пригласил тебя.
— И Эребро!
— Ну, тогда, следуя закону математической индукции, и всех остальных! Выходит, каждый из приглашенных имел на юбиляра зуб… и каждый имел основания укокошить Завару.
— Да, задачка у Филимена — не позавидуешь.
— И все-таки непонятно: неужели Завара рассчитывал помириться со всеми разом?
— Этого мы никогда не узнаем.
— Что ж, исповедовались друг перед другом.
— По крайней мере, облегчили душу.
— Но ни на шаг не приблизились к раскрытию тайны…
Озябнув, они вернулись в дом.
— Так или иначе, Завара получил свое, — произнес Делион. — Выскочка, похититель чужих идей.
— Он гений.
— И гению не дано право присваивать чужое. В том, что произошло, я вижу перст Божий.