— Мне казалось, ты к ней неравнодушен.
— Ты п… проницателен. Да, раньше она мне нравилась. До разговора с одним б… белковым.
— Что же изменилось?
— Все. Я п… понял, что и Радомилич — не исключение, она тоже робот.
— Это белковый сказал тебе?
— Нет, я сам догадался, ну, а разве может робот полюбить робота? Это ведь профанация подлинных чувств, даже если их программируют м… могущественные их с… создатели. Так что, запомни, Эребро: все наши чувства фикция. Такой же мираж, который явился Рабиделю в кабинете отца.
— Но Сванте доказал, что…
— Ваш Сванте — лжец величайшей марки. Я понял это, к сожалению, поздно.
«Поистине, в каждом сумасшествии есть своя система», — подумал Эребро и спросил:
— Ты не веришь Филимену?
— Ни единому слову. Он хочет увести человечество на гибельную тропу, теряющуюся в болоте. Недурно бы в… выяснить, чье задание он выполняет. Вспомни ночь м… мозговой атаки: он всех подминал под себя, всем навязывал свою волю. А кто знает, какой ловушкой для людей окажутся эти расщепленные пространства! Может, это мышеловка, в которой всем нам суждено погибнуть.
— Зачем ему это?
— Может, он ставленник чужой могущественной цивилизации. А может, для своих белковых собратьев старается, освобождает для них жизненное пространство.
— Эксперты, в том числе и физики, признали его правоту. И высоко оценили его открытия.
— Ты сущий младенец, Эребро: разве мог бы С… Сванте сам сделать эти открытия? Их явно ему п… подсказали. И потом, робот роботу запросто поверит.
— Ты робот, да я робот — два сапога пара. Будь по-твоему, Мишель. Но почему ты все время торчишь в своей конуре? Собратья по белку соскучились по тебе.
— Кого ты имеешь в виду?
— Твою сестру и мать. Ну, и себя.
— Ты же в… видишь, как я занят. Выше головы, — кивнул он на неуклюжий аппарат, из которого по-прежнему вилась тонкая струйка дыма. — Может быть, от этой работы зависит судьба человечества. Ведь пока из людей прозрел один я.
— Что же, так и будешь сидеть без свежего воздуха? Пойдем во двор, прогуляемся.
Мишель заколебался. Подошел к окну, посмотрел на наружный градусник:
— Мороз.
Эребро усмехнулся:
— Сванте Филимен — тот вообще жил в неотапливаемой комнате. С каких пор роботы боятся мороза?
— Не шути т… так. — У Мишеля желваки заходили под кожей. — Как бы п… потом жалеть не пришлось.
— Пойдем хоть в оранжерею заглянем.
Мишель согласился.
Когда они шли по пустынному переходу, Эребро, не выдержав, спросил:
— Что ты все время оглядываешься, дружище? Боишься кого-нибудь, что ли?
— Нет, это я т… так, — буркнул Мишель, но оглядываться перестал.
…Оранжерея встретила их пряными ароматами экзотических растений, среди которых выделялся нежный и сильный аромат венерианского трабо. Они шли по узкой, еле заметной тропинке, протоптанной Делионом и Рабиделем во время нескончаемых шахматных баталий. После отъезда физиков здесь успела пробиться молодая трава, под которой тропинка почти исчезла. Оранжерейной растительности, защищенной установками искусственного микроклимата, не было дела до того, что за стенами бушует ветреная и снежная зима.
Эребро размышлял о новой навязчивой идее, овладевшей собеседником. Что это? Юношеское желание оригинальничать, противопоставить себя всем?
Или дальние последствия нового вида излучения — голубого свечения? А может, в суждениях Мишеля есть рациональное зерно?..
Кварцевое солнце палило во всю — в оранжерее стоял полдень. От жирного чернозема поднимался пар, который шевелил молодые травинки.
— Как это Даниель может быть роботом? — нарушил молчание Эребро. — Ведь она — само совершенство.
— В… внешняя оболочка может быть любой. Это говорит только о в… высоком искусстве тех, кто создал ее. Как и всех нас. Но она… нравилась мне.
— Не одному тебе.
— З…знаю. Слышал о ней разное. Но д…другие ее поклонники для меня просто не существуют. Разве м… может к солнцу пристать нечистое?.. Но все в прошлом.
— Не отчаивайся.
— Знаешь, Эребро, жизнь п… потеряла для меня смысл. В моем существовании п… появилось нечто унизительное. Зачем нужно существовать, если ты — марионетка в чужих руках, или, скажем, радиоуправляемая модель? Я должен попрощаться со своим прошлым, — с этими словами Мишель достал из кармана изрядно потертую фотографию Радомилич.
— Что ты хочешь сделать, Мишель? — схватил его за руку Эребро.
— А вот что, — ответил тот и, вырвав руку, изорвал фотографию на мелкие клочки, после чего швырнул их в ручеек, начало которому давал бивший неподалеку родник.