Вода была теплой и странно плотной. Утонуть в ней было невозможно. Она чуть пощипывала, и страшно хотелось спать. Тяжелая, темная, сонная вода… Сонная-сонная, темная вода…
– Уже вечер? Сколько же я проспал? – тихо сказал Игорь, открывая глаза.
– Мог и вообще не проснуться, – покачала головой Анастасия. – Есть хочешь?
Игорь прислушался к себе:
– Слона съел бы.
– Слона нет. Есть хлеб и сыр. И квас.
– А ты ела?
– Ела, – кивнула Анастасия. – Пока ты спал.
– А конь ушел?
– Ушел. И табун увел. Ты идти можешь?
Игорь снова прислушался к себе:
– Могу. Только поем. Мне так хорошо, словно я заново родился!
– Да так вроде и вышло, – усмехнулась Анастасия. – Ро-зовенький, как младенец.
Игорь сел. Сабля была тут, брюки сухие – видать, долго провалялся. На траве лежала белая вышитая рубаха.
– Это откуда?
– Да в суме была.
– Не помню, чтобы нам ее давали… да фиг с ней, хорошо, что есть что надеть, моя-то погибла в бою за правое дело. – Игорь влез в рубаху. – Как раз.
Анастасия сидела, обняв колени, и с легкой улыбкой смотрела на него.
– Хорошо, что ты пошел со мной.
Игорь ничего не ответил, только улыбнулся и взял из ее рук хлеб.
– Вот что, – тихо сказала Анастасия. – Что бы между нами ни было, не жди, что я скажу, что люблю тебя. Даже если с ума сходить, умирать буду от любви – никогда не скажу. Никогда!
– И не надо. – У Игоря на душе стало невероятно легко. Сейчас он мог бы одной левой уделать любого инопланетного монстра.
– Тогда больше об этом не будем. – Анастасия обхватила руки коленями и, склонив голову набок, смотрела на него, пока он ел. И Игорю это нравилось.
Он доел, встал, отряхнул руки. Взял саблю, повесил на пояс.
– Ну что же, пошли?
Анастасия положила яйцо на дорогу. Оно немного покружило на месте, словно раздумывая, а потом золотая капелька решительно покатилась в лес.
– Ну идем, – сказал Игорь, беря Анастасию за руку. Рука ее была жесткой и прохладной, и отнимать ее она не стала.
Темнело не так быстро, как должно было бы осенью. Который был час – тоже непонятно, потому как у Анастасии мобильник просто отключился, а у Игоря часы показывали какую-то полную несуразицу. Было совершенно не по-осеннему тепло.
– Да, это не осень, и не весна, и не лето, это просто какое-то время, – задумчиво проговорила Анастасия.
– Самое тихое время года, – ответил Игорь.
Золотое яичко резво катилось вперед, тепло светясь в темноте.
– А сейчас начнется просека, – вдруг почти испуганно проговорила Анастасия.
Просека действительно началась где-то через сотню шагов, когда дорога стала подниматься по склону заросшего лесом холма. Широкая, не очень давняя, поросшая невысокой травой и мелким кустарником. Туман наползал снизу, из темной лощины, а наверху холма ветки деревьев еще были красновато-медными от последних лучей солнца. А потом на вершине холма, в конце просеки, появился всадник на вороном коне. Слишком высокий для обычного человека, он медленно плыл, не касаясь земли. Бледный, черноволосый, в вороненой кольчуге и в медленно колыхавшемся черном плаще, он плыл над тонким туманом, закрыв глаза, и Игорь откуда-то знал, что всадник мертв. Он остановился, стиснув руку Анастасии. Наверное, ей было больно, но она даже не охнула, не сводя взгляда с всадника.
– Не оборачивайся, – шепнул он, когда всадник проплыл мимо них. Черные волосы и хвост и грива коня струились по воздуху, а глаза коня были молочно-голубыми, слепыми.
Плащ всадника тянулся за ним, как тень, до самого леса, до самого неба, ночной темнотой расстилаясь вокруг сколько хватало глаз.
Анастасия и Игорь молча шли следом за золотой каплей яйца.
– Я уже когда-то была здесь, – прошептала Анастасия. – Даже не знаю, как это могло получиться, но я была здесь. Я узнаю места, понимаешь?
– Понимаю. Потому что я тоже узнаю место. Там, наверху, на самом верху, будет камень. Большой белый камень. Теплый.
– И еще он светится в ночи, – посмотрела на Игоря Анастасия. – Ты был в моих снах.
– Или ты в моих. Или мы просто бродили по одной дороге снов.
Дальше шли молча. Игорь после темной воды озера чувствовал себя еще очень бодро, Анастасия тоже не жаловалась, да и понятно – ей скорее хотелось добраться до дочери. Она открыла было рот, как вдруг сзади послышалось:
– Мама?
Анастасия вздрогнула и застыла на месте.
– Мама!
– Не смей оборачиваться! – крикнул Игорь. – Не смей! Видишь – яйцо катится, это не здесь, это не она!
Сзади послышался жалобный плач:
– Мама, мамочка!
Анастасия стояла, трясясь, как осина на ветру. По щекам ее катились слезы, зубы стучали, глаза были полны безумия.
– Я… не могу! Я обернусь!
– Мама! Почему ты не хочешь посмотреть на меня?
– Я…
– А ты выйди перед нами, тогда и посмотрим! – рявкнул Игорь. – Покажись!
– Плохой дядя, – обиженно протянули сзади. – Мама! Он плохой!
– Это не Катя, – одними губами проговорила Анастасия. Сзади послышался хрустящий шорох, холодное дыхание коснулось шеи, кто-то еле слышно хихикнул.
– Вперед. Бегом, – прошептал Игорь. – Раз. Два. Три!
И они дернули бегом вверх по холму, изо всех сил, следом за золотым пятнышком. Сзади послышался обиженный визг, хохот ночной птицы, какой-то хриплый скрежет и звуки больших, мощных прыжков. Игорь бежал, таща за собой Анастасию. Та тяжело дышала, но бежала из последних сил, потому что оба знали – там, у белого камня, все кончится, там будет безопасно, там нет власти тех, кто сейчас дышал в спину, щелкал когтями и визгливо, плотоядно хихикал и верещал позади.
Анастасия буквально рухнула на огромный белый валун, припала к нему, как Кассандра к алтарю, спасаясь от ахейских мечей.
– Ничего… ничего, все уже… мы в безопасности, – рвано выдыхал Игорь.
– Кто… это… был?
Игорь перевел дух, помотал головой:
– Не знаю. И знать не хочу.
А в темноте кто-то обиженно подвывал и скулил, порой скрежеща и щелкая зубами, но не смея выйти на поляну на вершине, освещенную медовой луной и мягким светом белого теплого камня. Белого горючего камня. Золотое яичко, словно почуяв усталость людей, мягко подкатилось к камню и притаилось там. Анастасия сползла по камню в траву, еле живая от усталости. Игорь сел рядом, обняв ее за плечи.
– Тебе не холодно?
– Нет, камень теплый.
– Поешь?
– Да. Еще осталось?
Игорь раскрыл суму.
– Ой, ну ничего себе!
– Что?
– Будто и не ели. И хлеб цел, и сыр, и даже пара яблок есть.
Анастасия слабо улыбнулась:
– Сумка-самобранка. Мне бы сейчас водки – и спать.
– А я не хочу.
Анастасия уже жевала ломоть хлеба с сыром. А потом тихо свернулась, положив голову на колени Игорю, и уснула. А Игорь еще долго сидел у теплого камня и думал о том, что они видели одни сны, что Катя славная девчонка, и что маме понравилась бы такая внучка, и что надо будет посадить на старой родительской даче новые яблони и починить дом, чтобы в нем был камин, и чтобы Анастасия могла там уютно сидеть и вышивать. Или читать. Или просто смотреть в огонь. И чтобы в доме было много котов и собак, и чтобы приходили друзья… Он уснул, когда луна встала прямо над камнем.
Они оба проснулись на рассвете, в белом прозрачном тумане. Как раз когда белый седой всадник на белом коне медленно проплыл на закат, и за спиной его молочно-белое небо стало наливаться яблочно-розовым. А когда рыжий всадник в алом плаще и красной кольчуге, с горящим мечом в руке, радостный и пламенный, промчался над травами на медно-гнедом коне, из-за леса хлынули лучи юного солнца. Золотое яйцо заворочалось, словно торопило в путь. Они умылись росой из выемки в камне, попили и поели и, поклонившись бел-горюч камню, пошли дальше. Туда, где на горизонте в сероватой дымке смутно угадывалось море и откуда летел тугой соленый ветер, неся с собой еле слышные крики чаек. Туда, где бледным смутным силуэтом рисовалось огромное дерево, верхние ветви которого терялись в жемчужном утреннем небе.