Тем не менее императорские пингвины проявляли беспокойство — они, и это несомненно, предчувствовали приближение непогоды. Уже тот факт, что перед Барьером отсутствует обычная полоска открытой воды, говорил о том, что лёд в море Росса дрейфует в южном направлении. Причиной этого необычного явления был северный ветер со снегопадом, являющийся в этих краях предвестником штормового зюйд-веста. Потемневшее небо имело грозный вид, барометр начал падать, и вскоре вершины горы Террор скрылись в снежных вихрях. Все эти предзнаменования были для императорских пингвинов как бы открытой книгой, как впрочем, и многие другие, нам неведомые. Поэтому птицы встревожились и, хотя лёд ещё не тронулся, пришли в движенье. Длинной цепочкой они направлялись из бухты к открытому льду где на краю замёрзшего разводья, на участке протяжённостью около двух миль, уже собрались от ста до двухсот птиц. Целый час, а то и больше, мы наблюдали в тот день за этим исходом и возвратились к своим палаткам в твёрдой уверенности, что следует ожидать перемены погоды.
И мы не ошиблись — утром нас разбудило завывание южного штормового ветра с позёмкой, который никому не дал выйти из лагеря. Мело весь день и всю ночь, и только на следующее утро прояснилось настолько, что мы смогли добраться до края обрыва, нависшего над птичьим базаром.
Здесь произошли огромные изменения. Море Росса миль на тридцать освободилось ото льда; с того места, где мы стояли, с высоты 800–900 футов над морем, на горизонте была едва видна длинная полоса белого пака. По воде ещё плыли большие льдины, Дрейфовавшие на север, миграция пингвинов шла полным ходом. У кромки льда, близ чистой воды, снова стояли две группы пингвинов, чего-то ожидая, а сотня птиц вереницей шла к ним. Ожидавшие пингвины стояли у самой воды, на краю той льдины, которая должна была вот-вот оторваться и поплыть на север. Цепочка следов на снегу, где накануне прошествовали птицы, обрывалась у самой воды — значит, их уже унесло вместе со льдиной, — а под ледяным обрывом пингвинов стало намного меньше, едва ли половина того количества, которое мы наблюдали здесь шесть дней назад»[27].
Два дня спустя эмиграция всё ещё продолжалась, но в ней, похоже, участвовали только птицы, свободные от брачных дел.
Те же, что пестовали птенцов, по-прежнему жались под ледяным обрывом, стараясь по мере сил защититься от ветра. Ещё через три дня (28 октября) море Росса окончательно очистилось ото льда; маленькую ледяную бухточку постепенно размывала вода; исход продолжался, в колонии оставалось совсем немного птиц.
Об условиях, в которых императорские пингвины откладывают яйца — мраке, холоде, ураганах, о непомерно развитом материнском инстинкте, которым наделены все эти птицы, равно самки и самцы; о высокой смертности среди них, об отважной борьбе с почти невообразимыми опасностями; о том, что в конце концов сохраняется лишь процентов двадцать шесть яиц, — обо всём этом я надеюсь рассказать в связи с нашим зимним путешествием, которое имело своей целью исследовать развитие зародыша этой замечательной птицы, а следовательно, и историю её предков. Уилсон писал:
«Если императорский пингвин, как мы предполагали, действительно ближе всех стоит к примитивной форме не только пингвинов, но и птиц вообще, то изучение его эмбриологии приобретает особый научный интерес. Мы были очень огорчены, что, хотя нам удалось найти гнездовье этих птиц и доставить в лагерь некоторое количество брошенных яиц и птенцов, мы не смогли получить серию эмбрионов на ранних стадиях развития, которые только и могут служить материалом для особенно важных исследований. Чтобы провести исследования на должном уровне, находясь в заливе Мак-Мёрдо, где зимовало „Дисковери“, мы должны были бы преодолеть бесчисленные трудности, так как нам пришлось бы предпринимать санные походы в разгар зимы при почти полном отсутствии света. Когда бы ни вышла партия, состоящая по меньшей мере из трёх человек, ей предстояло бы с полным походным снаряжением пройти во мраке сто миль по поверхности Барьера и при неверном свете луны пересечь с помощью верёвки и ледоруба огромные ледяные валы и образованные ими лабиринты трещин на мысе Крозир. Более того, при каждом посещении пингвиньей колонии эти валы, прохождение которых и при дневном свете потребовало двух часов упорного труда, надо было бы преодолевать дважды — на пути туда и обратно. Переправить через них сани с лагерным снаряжением невозможно и при свете дня, зимой же, в темноте, это по сути дела просто немыслимо. Мыс Крозир является средоточием всех ветров и штормов: рельеф гор Эребус и Террор превращает там малейшее дуновение ветра в затяжную бурю с сильной пургой. Как я уже писал, именно здесь во время одного из походов мы были вынуждены терпеливо отлёживаться в отсыревших спальных мешках сначала пять, а потом семь дней подряд, ожидая, когда погода переменится и мы сможем вылезти из палаток. Но даже если эти опасности будут преодолены, возникнут новые трудности, связанные с приготовлением из яиц необходимых препаратов. Партия должна прибыть на место не позднее начала июля. Если предположить, что она по прибытии не находит яиц, ей разумнее всего заняться кольцеванием птиц, хотя бы тех, что обосновались поблизости, под самым ледяным обрывом. Это облегчит их ежедневный осмотр, для которого, впрочем, ещё необходимы лунный свет и хорошая погода, что, признаться, не так часто бывает на мысе Крозир.
Но если повезёт и партия найдёт яйца, целесообразно уже иметь построенный из ледяных глыб на морском льду домик и работать в нём, обогреваясь примусами, чтобы яйца не замёрзли до извлечения из них эмбрионов и всегда был под рукой раствор, необходимый на различных стадиях их препарирования; ибо в это время, не забывайте, температура воздуха снаружи может колебаться от 0 [-17,7 °C] до -50° [-45,5 °C]. Эта работа будет, конечно, сопряжена со множеством трудностей, но всё же её нельзя считать невозможной, и я пишу здесь о них как раз для того, чтобы помочь тем, на чью долю она может выпасть в будущем»[28].
С императорскими пингвинами мы ещё встретимся, а сейчас нам пора возвратиться к «Дисковери», которое стоит у мыса Хат; лето проходит — а его отделяют от чистой воды 20 миль льда.
Поскольку надежд на освобождение судна было, похоже, ещё меньше, чем в предыдущем году, предприняли неудачную попытку пропилить во льду проход к открытому морю. И всё же, после санных походов Скотт и Уилсон наслаждались жизнью в палатке на мысе Ройдс и видом на синее море, который показался им ещё прекраснее в одно январское утро, когда в дверном проёме палатки они увидели два судна. Откуда два? Одно было, естественно, «Морнинг», вторым оказалась «Терра-Нова».
По-видимому, доставленное год назад спасательным судном известие о том, что «Дисковери» не смогло высвободиться изо льдов, а на борту и во время санных походов наблюдались симптомы цинги, обеспокоило правительство. Чтобы наверняка снять экспедицию, за ней направили два судна. В этом не было ничего тревожного, но привезённые приказания пришлись не по душе экипажу, который крепко привязался к своему судну, что
«неудивительно, если вспомнить, какие невзгоды мы на нём пережили и каким уютным домом оно нам стало»[29].
Скотту было приказано покинуть «Дисковери», если оно не сможет своевременно выйти изо льдов и последовать за спасательными судами на север. Долгие недели положение судна день ото дня практически не менялось. Уже начали перевозить образцы и вести другие подготовительные работы. На освобождение судна почти не надеялись. В начале февраля произвели взрывы льда, но это мало что дало. И вдруг что-то произошло, и 11 февраля, ко всеобщему ликованию, лёд стал быстро вскрываться. Назавтра спасательные суда уже находились всего в четырёх милях от «Дисковери». 14 февраля крики «Корабли идут, сэр!» заставили всех броситься по склонам к бухте Аррайвал. Скотт писал: