– Ладно, оставим это. Извини.
Я посмотрел в сторону бара: Чак хохотал как ненормальный на пару с очередной брюнеткой, маечка на брюнетке была такая тесная, что я со своего места мог разглядеть очертания ее пупка. На голове Чака, в том месте, где волосяные луковицы упорно игнорировали ежедневные атаки средства от облысения, играл световой блик. Чак, можно сказать, соревновался с собственными волосами и, пока они не покинули его окончательно, хотел затащить в постель как можно больше женщин.
За пару недель до дня рождения Линдси мы с Чаком ездили на выходные в Атлантик-Сити, я как-то случайно зашел в наш номер в отеле-казино “Трамп” и увидел Чака, который, стоя в полотенце перед зеркалом, выдавливал из пипетки себе на лысину средство для роста волос.
Так я стал нечаянным свидетелем глубоко интимного ритуала, подобно тому офицеру из пятой серии “Звездных войн”, что застал Дарта Вейдера без шлема. Волосы Чака еще не высохли и торчали пучками, как ро́жки или ростки на картофелине, а между этими пучками зиял, словно оголенная ткань, розовый череп. Чак обернулся ко мне, все еще держа пипетку над головой, будто дирижерскую палочку, смущенно улыбнулся и сказал: “Мне уже терять нечего”.
– Хорошо ему, – Линдси кивнула в сторону Чака. – Везде он кого-нибудь да подцепит.
– Человек с молотком всегда найдет, куда забить гвоздь, – сказал я.
Ее глаза улыбнулись мне над краешком стакана.
– Зачем он это делает, как ты думаешь? – Линдси отставила стакан.
Я вскинул на нее глаза.
– В смысле, понятно зачем, – поправилась она. – Я о другом: почему он спит со всеми подряд? В университете – ладно, своего рода обряд инициации. Но когда в тридцать продолжаешь в том же духе, рискуешь показаться чуточку…
– Недоразвитым?
– Скорее жалким.
– Кто его знает, – сказал я устало, отхлебнул пива и подержал во рту, чувствуя, как микроскопические воздушные пузырьки лопаются и щекочут язык. – Может, он пока не встретил ту, единственную.
– Когда, интересно, он успевает понять, та она или не та? Еще постель не остыла, а он уже был таков. У него же классический комплекс Питера Пена, еще покруче, чем у тебя. Ты хоть в окно не улетаешь до восхода солнца.
Я рассмеялся:
– Во-первых, придержи язык. А во-вторых, у него скорее комплекс Джеймса Бонда. Я думаю, он делает это не чтобы молодиться, он хочет чувствовать себя настоящим мужиком.
В отличие от Линдси и Элисон, которые познакомились с Чаком в университете, я знал, что Чак не всегда был таким, поэтому, наверное, и не судил его строго. Мы вместе выросли, вместе пережили школу, где Чаку приходилось ох как несладко. Просто-напросто с самого детства и почти до окончания школы Чак был в классе самым полным. Не чудовищно жирным, скорее таким забавным пухляшом, но от своей полноты почему-то всегда казался неопрятным. Изгоем, подобно героям Джона Хьюза, он не стал, но страдал все равно, особенно когда дело касалось девчонок. Девчонки по-своему любили Чака за остроумие, но любые попытки завести отношения заканчивались одним: “Останемся друзьями, Чак”. Года за два до окончания школы он вытянулся, к тому же сел на какую-то зверскую диету и здорово похудел. Но поздно. Чак так долго был толстяком, что по-другому его уже не воспринимали. А в шестнадцать лет восприятие определяет все.
В университете жизнь начиналась с чистого листа, и Чак как с цепи сорвался. То ли он решил получить сполна все, что ему причиталось, то ли брал у прекрасной половины, которая так долго его отвергала, реванш, то ли просто обрадовался, что накопившиеся за годы сольных выступлений (Чак беззастенчиво называл это “накинуть лассо”) и так долго сдерживаемые сексуальные желания можно наконец с кем-то удовлетворить. А может быть, Чак просто не мог поверить, что переспать с женщиной, оказывается, совсем несложно, и принялся за дело с таким азартом и самозабвением, будто его привели в магазин и сказали: бери все, я плачу.
Ближе к окончанию колледжа Чак начал лысеть и понял: вот оно, затикали часики. Наверное, это показалось Чаку ужасно несправедливым – с таким трудом освободиться от одного изъяна и тут же обнаружить, что природа наградила тебя другим, с которым уже не поборешься.
Мы с Линдси увидели, как Чак притянул девушку к себе и что-то зашептал ей на ухо. Та затряслась от смеха и чмокнула его в щеку.
– А он кое-чему научился, – заметила Линдси. – И это, видимо, твоя заслуга.
– Еще б заставить его использовать свои способности во благо, – откликнулся я рассеянно и глотнул пива.
– Ты что-то загрустил.
– Просто задумался.
– О чем думаешь?
– Стоит ли грустить.
– Узнаю старину Бена.