А издалека доносились звуки, которые не спутать ни с чем. Артиллерийская стрельба. Пулемётные очереди. Война!
Новое восклицание Джен заставило обернуться. Она ткнула пальцем в дорожный указатель. Видимо, не разобрала написанное.
«Донецк». По-русски. И указания километров. Если верить тому, что рассказывал Питер, и сложить с увиденным сейчас, в Украине до сих пор продолжаются бои. И коль указатели по-русски…
— Дон'ецк! — наконец, разобрала американка. — Факинг рашнз!
Она пихнула меня стволом в сторону овала. Я шагнул в Мульд. Сержантка — за мной. Но тут кое-что переменилось.
Нас встретил ствол пистолета. Я едва успел дёрнуть в сторону, сваливая с линии огня. А негритянку тяжёлыми пулями, угодившими в бронежилет, вышвырнуло обратно в переход.
Срочно сжал пальцы, двузубец погас. Портал на Землю закрылся.
Можешь до посинения теперь объяснять русским, что они «факинг рашнз», а у тебя под чёрной кожей течёт голубая американская кровь. Помни, у русских могут быть иные представления. Вообще, интересно представить, что Джен расскажет патрулю российской армии. Например: я — гражданка великих Соединённых Штатов Америки, требую встречи с консулом? Парней наверняка привлечёт автомат М4, разгрузка, магазины, пара гранат. Скажет: ну что вы, просто женская ручная кладь, вроде косметички…
У девушки в Номинорре была тоже довольно внушительная ручная кладь.
Я восхищённо уставился на существо в нелепых огромных очках. Даже представить не мог тогда, в Минске, что это хрупкое создание способно на нечто подобное, сжимая тяжеленный «кольт» двумя тонкими лапками и отставив ногу далеко назад, чтоб саму не опрокинула отдача.
— Я её убила? — дрожащим голосом спросила Инна.
— К сожалению — вряд ли. Не всё успел рассмотреть, но, по-моему, ты угодила ей в броник.
— Я о Харре! — всхлипнула учительница, показывая вниз.
А вот тут — беда. Даже в виде осколков, усеявших пол, легко опозналась любимая ваза Мюи из красного гранита, здесь очень редкого. Придётся списать вазу на покойного лейтенанта Бэкмана. Бедной Инессе Петровне моя благоверная не простит до смерти, не взирая даже, что ваза разбита о голову служанки-предательницы.
Череп у сволочи наверняка титановый. Иначе не объяснить, каким образом та застонала и попробовала приподняться. У нормального человека мозги бы расплескались наружу.
— Успокойся, ворошиловский стрелок. Мы разговариваем на местном. Значит, дрянь нас слышит.
Инна облегчённо выдохнула и отдала мне «кольт». А потом с рыданиями бросилась на шею.
Если бы эту сцену увидела моя благоверная, гнев за вазу показался бы лёгким дуновением ветра.
— Я тоже тебя люблю. Отечески. Давай свяжем паскуду и пойдём разминировать вход. Хочу, чтоб к утру дворец привели в порядок.
Девушка чмокнула меня в губы, задержав поцелуй на полсекунды дольше, чем по-дружески, и понеслась успокаивать товарищей по плену, перепуганных новой стрельбой.
Я снял поясок с платья Харры, словно собрался использовать её беспомощное состояние и утолить похоть. Но ограничился меньшим — просто стянул ей запястья за спиной.
Девка, наконец, окончательно пришла в себя. И сумела удивить.
— Гош! А ты можешь снова вызвать своё колдовство и отправить меня вслед за Джен? Я люблю её!
— Самая сильная любовь — на расстоянии. Особенно из тюрьмы.
Если все мои многочисленные приключения в мире Гхарг, начиная с боёв в составе отряда Клая, тогда ещё брента, и до освобождения заложников в Номинорре от славных представителей армии США, описать в романе, то читатель, дошедший до момента, когда я расшвырял баррикаду у входа на третий этаж дворца, облегчённо вздохнул бы. Порадовался за меня: неприятности позади, любимчик богов опять верхом на коне. Или кхаре, не суть важно.
Он не учёл бы, что неприятности на божьего фаворита цепляются как репьи на бродячую собаку. Спокойствия хватило лишь на пару недель.
Начался февраль.
Духирра и Фаи мы похоронили торжественно. Со всеми причитающимися обрядовыми процедурами и вознесением молитв Моуи, чтоб души усопших нашли упокоение под его небесным чертогом.
Питера где-то прикопали. Не исключаю — на свалке или в отхожем месте. Я не интересовался.
Харра отправилась в тюрьму. На один год в мрачную подвальную камеру, придавленную сверху тысячами тонн дворцовой массы, где когда-то сидела каросская наёмница. Реабилитированная, что никак не утешило Дюльку. Я не стал его расстраивать, что ему всё равно ничего не светило, не привёз бы он в деревню у Кираха, на зависть родным и соседям, саблезубую невесту-анта.