Вернемся к другой встрече - той, что состоялась в Конье в 1963 году раньше римской. Тольятти пригласил Веэса с женой к себе в гости. Как «светский человек», он не стал разубеждать Тольятти относительно его роли, - как тот думал, решающей, - с московской пропиской (хотя, пожалуй, помощь Тольятти действительно решила дело) и не стал рассказывать о своей сюрреалистической встрече с ректором МГУ. Тольятти очень удивился, узнав (скрыть этот факт было невозможно), что Веэс отказался от предложенного ему компромисса и не стал писать диссертацию на тему переводов Маяковского на итальянский. Беседа, проходившая в кабинете, уставленном книгами, могла бы мирно продолжаться, если бы маленькая очаровательная дочурка Веэса Ольга не принялась ворошить журналы секретаря итальянской компартии, расположенные в строжайшем порядке, что вызвало его беспокойство, вполне понятное страстному книголюбу Веэсу. Тут Клара, отвлекшая дочку от журналов хозяина и не спускавшая с нее глаз, допустила оплошность. Она сказала, что (в ходе своего постсоветского перевоспитания) прочитала замечательную книгу Виктора Сержа29 «Записки революционера», в которой рассказано, и намного лучше, о том, что впоследствии «разоблачил» Хрущев. Клара говорит, что в глазах Тольятти сначала мелькнула холодная молния, но потом он понял, что перед ним не провокатор, а бывший советский человек, наивный и без задних мыслей (в это время Веэс под скатертью стола дал пинка супруге, чтобы она не настаивала на этой теме). Тольятти переменил разговор и заговорил почему-то о зяте Хрущева Аджубее, который сделал карьеру журналиста и дипломата (имеется в виду его официальный визит в Ватикан к Папе), и назвал его бахвалом. О Хрущеве он тоже высказался без особой симпатии, хотя и не так жестко.
Наверно, читателю интереснее не личные воспоминания Веэса, а его свидетельство об издательстве Эйнауди, где он работал. Но здесь потребуется скорее не свидетельство, а историко-критический анализ деятельности издательства в определенный период итальянской и мировой жизни, что выходит за рамки «автопортрета», особенно потому, что Веэс и в этом не собирается приписывать себе роль более важную, чем та, какую он на самом деле играл в издательстве. Свидетельством его работы является каталог издательства, в котором фигурируют многочисленные книги, выбранные Веэсом и выпущенные под его редакцией. Так сказать, идеологическое ядро редакции было представлено теми, кого постепенно подобрал сам Эйнауди, но последнее слово в определении общеиздательской линии оставалось за ним. Какое-то время работавший в издательстве Веэс, формулируя для себя мнение о его деятельности и признавая обоснованность некоторых обвинений в зависимости многих издательских решений от политической культуры «левого», преимущественно коммунистического толка, считает, что, тем не менее, при таком раскладе сил внутри редакции, широта и серьезность основного издательского портфеля значительно перекрывала свойственную этой культуре ограниченность. В этом смысле публикации Эйнауди открыли путь к преодолению этих самых недостатков, и когда панорама итальянской политики и культуры обновилась и в издательской почти монополии («гегемонии») образовалась брешь, издательство Эйнауди, пусть и медленно и с определенными умолчаниями, обрело свое место в яркой панораме долгожданного плюрализма. Сказать, что Джулио Эйнауди был великим издателем итальянского и международного масштаба, значит утверждать очевидное. Веэс навсегда запомнил удивительную способность Эйнауди чувствовать книгу в повседневной работе, его интуицию и готовность принять, казалось бы, рискованные, однако культурно оправданные предложения, и память Веэса благодарно хранит его неповторимый образ.