Начиная с 1968 года советское консульство отказывало Веэсу в визе в Советский Союз, ничем этого не мотивируя, произвольно нарушая все цивилизованные нормы. Но в 1977 году произошло необыкновенное. В том году в Москве проходила первая Международная книжная ярмарка, которой в СССР придавали большое значение в надежде расширить позиции советской культуры в мире. Пригласили на ярмарку и издательство Эйнауди. Джулио Эйнауди приглашение принял, и в ту небольшую группу, которая должна была сопровождать его в Москву, входил, разумеется, и Веэс: но визы получили все, кроме него. Визу для нечестивца запросили отдельно, и снова из советского посольства ответили отказом. Как говорилось выше, у Веэса подобное уже однажды случилось, когда группа итальянских интеллектуалов-коммунистов спокойно отправилась в СССР без Веэса, которому отказали в визе. С Джулио Эйнауди все вышло по-другому: он заявил, что если Веэсу не дадут визу, то издательство от участия в Книжной ярмарке откажется и сам он тоже не приедет в Москву. Скандал получился поистине грандиозный: не только итальянская, но и иностранная пресса писала об этом «инциденте», был даже сделан парламентский запрос. Советские были вне себя, их посольство не знало, что делать, и в конце концов им пришлось пойти на попятную, в том числе и по совету представителей итальянской компартии, которые вовсе не возмутились произволом по отношению к Веэсу, но испытывали замешательство от беспрецедентности ситуации. Поездка была триумфальной: друзья радовались позору «врагов», то есть кремлевских бюрократов, потерявших всякое чувство меры и поставивших себя в смешное положение. Для Веэса короткое пребывание в Москве после почти десятилетнего отсутствия было наполнено разными эпизодами, в том числе и курьезными. Так, на ярмарке один человек подверг Веэса самому настоящему допросу по поводу «Истории марксизма», как одного из ее редакторов. Эта «История марксизма» была чем угодно, только не «антикоммунистической» (присутствие в составе редакции Эрика Хобсбаума39 являлось верной тому гарантией), но в ней наметились определенные критические подходы, которые никак не могли вызвать энтузиазма кремлевских идеологов. Эта «История марксизма» была переведена на русский язык, издана малым тиражом и предназначалась для внутриаппаратного пользования, как по тогдашнему обыкновению поступали в отношении «неразрешенных» иностранных книг, которых все-таки нельзя было полностью игнорировать. Главы, написанные Веэсом подвергали пристрастной критике, и впоследствии, когда в 1978 году он написал для последнего тома статью «Марксизм и постмарксизм», она вызвала резко отрицательную реакцию того же Хобсбаума, с которым по этому поводу Веэс вступил в публичную полемику. В то время как Джулио Эйнауди в дружеских тонах выразил свое удивление Веэсу: как могло случиться, что один из авторов и редакторов «Истории марксизма» пришел к таким критическим взглядам на сам марксизм? На этот вопрос Веэс только и ответил, что ему самому критика марксизма в его статье кажется довольно умеренной. Но и сегодня он считает, что эта давняя его статья сохраняет значение и что более тридцати лет назад он опередил свое время. Недавно эта глава была переиздана.
В этот приезд Веэс восстановил отношения со старыми друзьями и знакомыми, многие из которых стали диссидентами или ненавистными режиму. Но на обратном пути на таможне Веэса не досматривали. Очевидно, опасались нового скандала. Похожая ситуация повторилась два года спустя, на второй Международной книжной ярмарке: новый отказ в визе, новый скандал в прессе, но короткий и более приглушенный - наученные прежним опытом советские власти гораздо быстрее сдали позиции. Но с этой поездкой связано событие, формально поставившее точку на целом периоде жизни. Когда итальянская пресса писала о новом советском произволе по отношению к Веэсу (его часто интервьюировали по этому поводу), он получил странный звонок: звонил ему представитель крыла компартии, позже получившее название «улучшенцев»40 , учившийся с Веэсом в Москве во времена его аспирантуры. Он по всей очевидности говорил от имени ИКП, а также советской стороны, рекомендуя Веэсу вести себя благоразумно: визу он получит, если в Москве у него не будет «недозволенных» встреч с диссидентами. Предложение, идущее от такого человека, настолько поразило Веэса, что его первая реакция была: это невозможно, как он может не встречаться с друзьями - свободными людьми? Ответ был мгновенным и без экивоков: об этом «они» сами подумают. Самому Веэсу трудно объяснить, что происходило в этот момент у него в голове: тон и суть звонка Икса (назовем так его телефонного собеседника) совершенно сбили его с толку. Он понимал только, что это глупый и недостойный шантаж, и понимал, что вправе обмануть шантажиста. Если ему собираются физически воспрепятствовать встречам с определенными людьми, то с этим ему уже ничего не поделать. Но в тот же самый момент Веэс понял (что давно уже должен был понять), что оставаться в компартии, даже формально и маргинально, как в последние годы, было бы абсурдно и аморально. Таким образом, Веэс обрел и формальную свободу, хотя и до этого он всегда вел себя свободно, но кончилось тяжкое бремя двусмысленности.