Перечислив все преступления Веэса, этот новоявленный Вышинский переходит к провозглашению приговора: «Принимая во внимание систематические антисоветские высказывания Страды, а также его склонность использовать свои поездки в СССР для сбора тенденциозной информации и разжигания антисоветских кампаний в Италии, мы сочли бы целесообразным запретить Страде въезд в Советский Союз. В случае попыток с его стороны вовлечь в это дело кого-нибудь из руководства ИКП дать нашим друзьям подробное и аргументированное разъяснение относительно принятых мер, подчеркнув, что деятельность подобного рода людей отравляет отношения между нашими партиями и нашими странами».
И в конце приписка: «такая мера в отношении Страды вызовет новую волну антисоветской кампании, а также угрозы некоторых издателей отказаться от участия в московской книжной ярмарке. Однако мы считает, что все это принесет меньше вреда, чем постоянная антисоветская деятельность Страды».
Такова была обычная проза коммунистической, советской и не советский, идеологии, иными словами - тоталитарного режима уже на пороге его крушения, но все еще наглого, что придает всему комическую окраску.
Веэс никогда не считал себя «антифашистом» в характерном для Италии догматически-идеологическом понимании этого термина, считает фашизм злом (не «абсолютным», а относительным и историческим), с которым необходимо последовательно и непримиримо бороться в его конкретных проявлениях, не превращая его в некую метафизическую сущность - бесчестное и ловкое ухищрение в целях преследования «других» и «противников», с типично фашистской ментальностью объявляя последних «фашистами» в мистифицированном «метафизическом» смысле. Веэсу было неприятно видеть, как нечто подобное повторилось, хотя и несколько смягченно и с меньшим эффектом, со свежеиспеченным «антикоммунизмом», как будто стоит только его перенять, как сразу можешь приписать себе его заслуги и обретешь моральное и интеллектуальное превосходство. Веэс, верный католическому принципу «одно дело ошибка, другое - ошибающийся» и «ненавидеть ошибки» - не значит ненавидеть «ошибающихся» Алессандро Мандзони42 , считает, что отдельный фашист и отдельный коммунист могут быть лучше антифашиста и антикоммуниста и что антифашизм и антикоммунизм сами по себе больше не оправданны после исторически бесславного конца фашизма и коммунизма, несмотря на все их маргинальные пережитки. Антифашизм и антикоммунизм могут обрести смысл, если преодолеют себя и сольются с радикальным антитоталитаризмом (и антифундаментализмом), не идеализируя и не обожествляя при этом либеральной демократии, которая всего лишь наименьшее зло из всех известных форм правления и ее недостатки иногда очень хорошо выявляют ее крайне правые или крайне левые критики, предлагающие альтернативные решения гораздо худшие, чем разоблачаемые ими недуги.
Веэс не только принимал участие в диссидентском движении, но и написал для Энциклопедии Эйнауди по просьбе ее инициатора Руджиеро Романо43 специальную статью о «консенсусе-диссенсусе». С особой признательностью Веэс вспоминает о двух премиях, которые по символической значимости отличаются от других присужденных ему премий. Полученные в 1986 году Премия Андрея Сахарова и Премия Преццолини44 . (Последняя ему особенно дорога, тем более что была присуждена по предложению Аугусто Дель Ноче45 , личная встреча с которым, благодаря стихийному совпадению результатов историко-культурных штудий Веэса и философской мысли Дель Ноче, доставила Веэсу истинное удовольствие)46 .
Сахаров, с которым Веэс познакомился на съезде социалистов в Милане, стал для него еще одним принципиальным этико-политическим ориентиром, наравне с Солженицыным. С последним, как известно, у Сахарова состоялась дискуссия, не лишенная полемического накала, что было вызвано разницей их культурного багажа и расхождениями в политических программах. (Это доказательство того, насколько свободным без всякого сектантства было участие Веэса в русском диссидентском движении, чем он обязан критическим выпадам и недоброжелательностью Андрея Синявского, не прощавшего Веэсу привязанности к Солженицыну, которого, как известно, Синявский ненавидел безмерно, нелепо подозревая Веэса в потворстве русскому национализму!). Что касается Преццолини, человека совершенно иной исторической ситуации и совершенно иной культуры, он был олицетворением духовной свободы, и с этой точки зрения, как и диссидент Сахаров, был для Веэса духовным ориентиром.