От этих трёх лиц государыня уже сторонилась и,обращаясь ласково, в душе боялась и не любила. Разумеется, опасен был лишь Панин.
Но не один Панин докучал государыне. Не было сановника, который бы не являлся к ней с своим непрошенным советом, со своим проектом устроения государства, направления политики внутренней и внешней.
У Миниха были свои проекты покорения Константинополя, восстановления Византийской империи, соединения каналом Белого моря с Балтийским и т. д.
У Бестужева, тотчас же возвращённого из ссылки, но состарившегося, был десяток проектов первейшей важности по части иностранной политики, сокрушения Фридриха и завоевания чуть не всей Австрии при помощи Франции.
У Ивана Ивановича Шувалова, любимца Елизаветы и особенно нелюбимого теперь государыней — тоже были бесчисленные советы и планы учреждений на пользу наук и искусств.
У всех сенаторов, у всех вельмож, был непрошеный совет на устах, горячая любовь и преданность на словах и недовольство на душе за недостаточное вознаграждение прошлых подвигов, в июньские дни.
— Теперь все "помогали!", — говорила государыня с досадливой и презрительной улыбкой. — И все эти "помогатели" хотят быть "только" регентами Российской Империи. А самые верные мне люди, не двоедушные, оказываются те, что "не помогали".
Таких, не докучавших царице своими проектами, или жалобами и просьбами о наградах, было мало. В числе их однако были такие люди, как оба брата Разумовские, помогавшие когда-то её воцарению своим молчаливым согласием и присягнувшие одни из первых. После них наиболее преданный человек, по странному капризу судьбы, был родной дядя как павшей фаворитки, так и княгини Дашковой — канцлер граф Михаил Илларионович Воронцов. На всяческую честную помощь этих трёх лиц в Москве — государыня вполне рассчитывала.
XI
К полной распущенности гвардии, к полной назойливости высших прибавлялись требования, почти неисполнимые, всего высшего духовенства в Империи. Представителем за всех и ходатаем пред новой царицей был Дмитрий Сеченов, архиепископ Новгородский и первенствующий член синода.
Покойный император отобрал все вотчины монастырские, синодальные, вообще — всё имущество всего духовенства по всей Империи. И всё духовенство, от архиереев до простых церковных служителей, до последнего монаха, действительно, на деле, стали нищими.
Всё имущество, недвижимое и движимое, было описано и отобрано. По всей России, во всех епархиях, во всех монастырях, распоряжались или воеводы, или присланные от военной коллегии офицеры с командами для описи имущества. Всюду крестьянам была объявлена вольность от монастырей и приписка их в число государственных крестьян, повсюду описывался хлеб в житницах, переписывался и уводился весь скот, вся птица. Даже рухлядь и скарб домашние — не ускользали от рук воеводы или команды.
"Будь у нас жёны — и тех бы описали господа офицеры и себе взяли!", — писал в жалобе один настоятель монастыря.
Помимо разоренья, было не мало и оскорблений, не мало и глупых выходок.
Около Москвы, в селе Черкизове, архиепископ московский пользовался из пруда рыбой, для себя, и для продажи.
Офицер, командированный для описи и отобрания имущества архиепископа, доносил начальству, что не знает, как поступить с прудом:
— Всю ли рыбу выловить и посолить, или только сосчитав, назад пустить, а — пруд загородить и команду приставить. Или совсем рыбу в опись не вносить за неудобством и трудностью сего дела.
В Ростове, у митрополита Арсения, воевода Протасьев описал и отнял всё имущество дотла, отпряг даже лошадей из-под кареты. В доме пастыря обобрали всё, что можно было унести. Взяли даже запасы масла — ибо коровы уж казённые, яйца — ибо куры уж казённые.
Кроме того, всюду у духовных лиц отнимали, конечно, и домашнюю прислугу, в силу перехода всех людей в число государственных крестьян.
А вопрос о жалованье духовенству ещё не был решён! И всё, от преосвященных до монастырских служек — по всей России, обрекались на голодную смерть.
Надо было оттянуть время, обещать, лукавить и изворачиваться.
А Европа? Она ещё не верила в восшествие и твёрдость новой императрицы на престоле! Посланники держав были смелее, более требовательны, добивались узнать: останется ли старое, или какое будет новое правление внешней политики России.
Надо было прежде всего и скорее высказаться относительно прусского короля, друга покойного императора и врага России. И относительно старого союзника — Австрии, которая полгода считалась неприятелем.