Погас последний луч. Несколько мгновений глаза привыкали к наступившей темноте. И вот тут-то механик увидел неладное: за элероном плоскости мелькнула какая-то расплывчатая длинная полоска. Она исчезла, появилась снова и стала быстро увеличиваться.
«Пожар!»
Прежде чем техник успел добежать к нему из кабины летчика, Мороз уже был в глубине прохода.
Пожара на самолете механику не приходилось видеть. Но по рассказам бывалых авиаторов он знал, как это происходит. Еле заметная полоска дыма может превратиться в густой, черный, рассыпающийся вдали за самолетом след. Затем достаточно появиться на плоскости маленькому язычку пламени, как он «лизнет» дюраль раз, другой, и вдруг обшивка плоскости станет ленточками быстро-быстро свертываться в трубочки, плавиться, исчезать на глазах. Под сильной струей встречного воздуха горит она почти так же, как горит бумага в мощной, с большой тягой кочегарке. Огонь подходит к бакам с бензином — и взрыв, или плоскость отваливается, словно она сделана из легкого картона.
В сознании Мороза мелькнула картина кувыркающейся в воздухе плоскости, но это не вызвало страха. Опасность угрожала сейчас не лично ему, а всему экипажу, машине.
В плоскости темнота почти абсолютная, словно на глаза набросили черное покрывало. Проход узкий, вокруг много подкосов, деталей, и, казалось, каждый выступ норовит задержать человека, больно ударить его. На ходу Мороз услышал, как изменился гул работающих двигателей. «Летчик выключил крайний мотор. Это там!..»
Впереди сквозь густую пелену горького дыма слезящиеся глаза уловили красноватое мерцание: горел масляный бак. Морозу оставалось проползти до него всего несколько метров. «Успеть бы!» — подумал механик, и тут же его с силой прижало к трапу, распластало на нем. Огнетушитель, который Мороз сжимал в руках, вырвался, звякнул обо что-то и откатился в темноту.
И снова механик не ощутил опасности, угрожавшей ему, не вспомнил о парашюте. Пытался осмыслить происходящее и не мог. Он не знал, что в эту минуту Данилов попытался глубоким скольжением предотвратить распространение пожара.
На четвереньках, ползком, рывками Мороз все-таки двигался к огню. Еще метр, еще… Масло из разбитого снарядом бака залило часть двигателя, внутреннюю обшивку плоскости. Огонь пока еще маленькими язычками растекался по металлу.
Последнее усилие — и Мороз оказался у бака. Но огнетушителя не было. Механик сорвал шлем и начал бить, душить, рвать растущие щупальца пламени. Глаза нестерпимо резало, он задыхался от дыма.
Кипящее масло попало на незащищенные руки. На мгновение механик перестал бороться. Сознание пронизала мысль: «Руки! А как же скрипка, музыка?!»
Эта мысль появилась только на миг. Мороз заскрипел зубами от боли, но не отступил. Что с самолетом, летит ли еще или падает — об этом механик уже не думал. Да, наверное, и не представлял, где он находится сейчас. Перед ним был один враг — пламя.
Шлем тлел. Мороз бросил его, стащил с себя куртку. И снова в тесноте, лежа, тушил огонь, в бессильном ожесточении чувствуя, что силы приходят к концу. Пальцев рук он не ощущал. Была только острая, ни на секунду не прекращающаяся боль.
Пламя дробилось, гасло, появлялось вновь. Мороз подумал: «Может, это конец?» И в это время мимо лица струя жидкости ударила в разорванный бак, обшивку плоскости. Механик с трудом повернул голову. Позади на коленях, согнувшись, стоял Мухитдинов. В руках его был огнетушитель.
Мороз глубоко вздохнул и потерял сознание…
…В этом концертном зале подполковник Данилов был впервые. Он с интересом оглядывался по сторонам, рассматривал лепные украшения, огромную причудливую люстру. Наконец заметил, что сосед, пожилой, очень полный, с солидной лысиной, неприязненно посматривает на него, утихомирился, повернулся к сцене.
— Начинаем симфонический концерт… — звонко и несколько торжественно прозвучал голос ведущей программу женщины. Она сделала небольшую паузу: — Солист — Александр Мороз!
Перед оркестром у микрофона — концерт передавался по радио — стоял худощавый, стройный музыкант во фраке. Медленно поднял он скрипку.
Данилов сначала не слышал музыки. Не отрываясь, он смотрел на одухотворенное лицо своего бывшего механика. С того дня, когда после посадки бомбардировщика на аэродром товарищи провожали обожженного механика в госпиталь, прошло уже много лет. Однако за эти годы Мороз почти не изменился. Таким же остался высокий открытый лоб, густые светлые волосы он по-прежнему зачесывал назад. Сейчас фрак делал его фигуру очень строгой. Длинные пальцы уверенно лежали на грифе скрипки.