Когда отделение было уже готово тронуться в путь, тоненький голос донесся из той же мутной хмари, которую и назвать-то ночной темнотой было нельзя, — всполохи ракет, взлетавших над дамбой, вспышки разрывов, отсвет пулеметных трасс действительно делали эту темноту колеблющейся, мутной и в то же время непроницаемой.
— Коля!..
Байгушев шагнул на голос. Он мог принадлежать только ей — Наташе.
Солдаты деликатно отвернулись.
— Ты идешь? Ты уже идешь? Ты вернешься? — сбивчиво, торопливо шептала Наташа.
Николай видел ее русые волосы, на которых играл не отблеск луны, как это было бы, случись им встретиться и полюбить друг друга в мирное время, а отблеск огней ночного боя.
— Скажи, ты вернешься?
— Наташенька, некогда! Мне пора. Вернусь я, не думай, жди!
Всего несколько секунд, но сердце забилось гулко, неуемно. «Пришла-таки!..» — подумал Байгушев, и в груди стало тепло-тепло.
— Мне пора, Наташик, иду!..
Тоненькая фигурка в армейской форме растворилась в темноте. Последнее, что видел еще Николай, были светлые волосы на непокрытой голове.
…Начало дамбы выросло перед ними внезапно, словно мираж. Черная, нависшая над солдатами громада насыпи казалась очень высокой. Может быть, потому, что они лежали на самом берегу, у воды. Первый взвод был уже где-то у насыпи. Теперь настал и их черед.
К отделению присоединились трое незнакомых солдат. У одного большой тюк. Другие тащили ящики. «Тол, наверное», — догадался Николай.
— А эти трое чего к нам пристали? — тихо спросил Байгушев отделенного.
От своего друга Николай не отставал ни на шаг. Впрочем, их всегда видели вместе — в бою или на отдыхе, привыкли, что они неразлучны. Люди в отделении часто менялись. Приходили новые. Они не знали того, что связало этих двух словно бы кровным родством или даже сильнее.
Случилось это еще под Москвой, на Угре. Тяжелые тогда были бои. Впрочем, легких, пожалуй, и не бывает. Переправилась группа бойцов на западный берег. Был ли это поиск, или командованию был необходим здесь плацдарм, — этого они так и не узнали.
На этом участке у немцев оказалось слишком много сил. Они «накрыли» переправившихся таким артиллерийским огнем, что вскоре всякая связь с восточным берегом была потеряна. На атаки немцев отвечало все меньше и меньше огневых точек.
К вечеру, в минутное затишье, отделенный позвал соседей. Отозвался один Байгушев. Но и тот был ранен в плечо. Стало ясно: им не устоять. Тогда Петро в наступающих сумерках поволок истекавшего кровью Николая к берегу.
— Брось, брось меня, Петро! — просил между стонами Байгушев. — Со мной тебе не уйти!
— Черта с два! — хрипел в ответ мокрый от пота Петр. — Уйдем, брат, еще как уйдем! Да и вернемся вскорости! Вот увидишь!..
Ледяная вода обожгла — это было глубокой осенью, — Байгушев застонал громче. Шумно пыхтя, ругаясь на чем свет стоит, отделенный упорно тащил за собой Николая. И вытащил-таки на восточный берег, где находилось небольшое разрушенное селение. И не только раненого, а и его автомат, свою бронебойку.
Немцы спохватились поздно. Когда они показались на берегу и открыли огонь, отделенный вместе с Байгушевым уже укрылись за стеной крайнего дома.
После госпиталя Николаю удалось попасть в прежний полк, в свою роту.
— Жив? — спросил отделенный при встрече.
— Как видишь.
— Цел?
— Вполне.
— Тогда повоюем… — закончил разговор Петр и отошел по своим делам.
Оба больше никогда не вспоминали вслух тот бой на Угре, студеную воду реки. А стали большими друзьями. Если теряли друг друга из вида, то после боя каждый первым делом искал другого. И странно: когда находили, то ничем обычно не выказывали свою радость, лишь облегченно вздыхали и расходились.
Такой была фронтовая дружба двух солдат…
— Трое-то? — очнулся от задумчивости Подобаев. — Саперы. В одном месте дамбочку надо колыхнуть. Дот, что ли, успели там немцы сотворить. Нашим никак вперед не пройти.
— А тюк какой-то, что это?
— Много будешь знать — состаришься, — засмеялся отделенный. — Лодка надувная.
— И я пойду с вами?
— Э, нет. Лодка мала. Саперы да еще двое.
— Значит…
— Хватит! Я с ними пойду. А ты и остальные будут прикрывать в случае чего. Идем!
Полусогнувшись, гуськом потянулись к дамбе. Во мраке блеснули майорские погоны, грубый голос властно прокричал:
— Быстро! Не задерживаться! Передовой отряд метрах в двухстах!..
Примерно посередине дамбы, на ней и в воде около нее плескались фонтанчики разрывов. От каждого такого фонтанчика мгновенно возникала яркая дорожка прямо к Байгушеву и так же мгновенно исчезала. Когда на «той» — западной — стороне вспыхивала ракета, огненная дорожка от нее лежала на черной поверхности воды долго, широкая, лишь слегка колышущаяся на легких волнах.