— Здоровеньки булы! — приветствовал с порога Батенко.
У двери неохотно потеснились. На полу, лицом к железной печурке, сквозь щели которой поблескивали веселые огоньки, сидели вплотную друг к другу солдаты. Слушали рассказчика, расположившегося за печкой.
— …Вот лег он этак у кусточка, а фрицы к берегу пошли, купаться, значит… — Рассказчик сделал большую паузу, потом испуганно произнес: — Василий! Ты?!
Расталкивая сидящих, к двери ринулся Ковширин — это был он.
— Да как же ты?.. Что же это такое! Жив?.. — захлебывался от удивления и восторга Ковширин, тиская Батенко. — Братцы, на него же похоронную писали, а он здесь, а? Вот это да!..
Солдаты сначала удивленно глядели на обнимающихся у порога, потом заговорили сразу несколько человек, вспоминая случаи, когда убитые вдруг оказывались на деле живыми.
— Счастье человеку — вторую жизнь живет, — вздохнул кто-то.
— Я же у тебя тогда документы забрал. Думали — мертвый, — объяснил Ковширин уже на улице. — Не хотелось, правда, верить, думал, потом, когда притихнет бой, вернуться, да тут отошли наши!..
— Ну, не тревожься, чего там. В бою всякое бывает.
— Документы майору Дубовику отдал.
Батенко представил себе свою хату, семью, особенно отчетливо сынишку, вздохнул. Подумал, что на Харьковщине сейчас хозяйничают немцы, и посуровел.
— А Дубовик где? — спросил он.
— Тоже здесь. В нашем полку начальником штаба. Неужели не знал?
Догадка пришла тут же.
— Послушай, а на переправе его не было? — остановился Батенко.
— Какой переправе?
Батенко рассказал об осенней ночи, которую провел на Дону, о показавшемся ему знакомом басе с металлическими нотками в голосе.
— Это тогда ты к нам с пополнением и попал?
— Да.
— Определенно там был и начальник штаба. А знаешь, он вспоминал как-то о тебе. Говорил, будто за Десну тебя представляли на большую награду.
— Ну уж! — усмехнулся в усы Батенко.
— Не говори. В газетах тогда писали, сколько ты один уложил фрицев, пока подоспели подрывники и взорвали мост.
— Что я! В окопчике сидел, да и ладно. Если кто и был там героем, так это напарник мой. Откуда-то таскал под страшным огнем пулеметные ленты и не побоялся, хотя много наших головы свои сложили.
Когда наговорились вдосталь, Ковширин спросил:
— Ты сейчас кем служишь?
— Гвардии рядовым, — опять усмехнулся Батенко. — Пулеметчиком, как и раньше.
— Переходи к нам в роту, а?
— Ну, это не так просто.
— Я майора увижу, поговорю. И он будет рад встрече.
— Батенковых много.
— Тебе, говорю, писал он представление! Сам мне опять рассказывал на днях. Узнает про тебя — найдет обязательно!
Подошли к ходу сообщения. Надо было расставаться.
На передовой — тишина. И так уже много дней. Солдаты нередко гадали: что это могло значить? Или противник готовился к новому рывку, накапливал силы — поэтому-то и к нашим последнее время тоже непрерывно подходили подкрепления, — или у врага не хватало резервов: их без остатка поглощал город. Оттуда, с севера, ветер по-прежнему круглые сутки доносил гул ожесточенного сражения.
Ноябрьская степь покрылась налетом снега. Поземка мела день и ночь. Однако нередко буйствовавший в этих краях ветер почти начисто сметал снег с земли. Тогда взору открывались в степи бурые плешины, покрытые редкими засохшими кустиками полыни.
А сегодня ветер стих, выглянуло солнце. Снег заблестел, заискрился. Но степь оставалась однообразной, неприютной.
Перед расставанием оба поглядели по сторонам и, наверное, подумали одно и то же.
— Далеко мы забрались от границы! — вздохнул Ковширин.
— Да и от Харькова не близко, — в тон ему ответил Батенко.
— А обратно до границы — уф!
Помолчали.
— Зато ученые теперь. Назад легче будет идти.
— Дойдем! — убежденно произнес Батенко. — И до границы, и до Берлина. Раньше не думал, не гадал. А теперь просто нужно там побывать. Не в гостях, конечно.
— Не в гостях, — согласился Ковширин. — Так я майору Дубовику скажу. Переведет тебя к нам. Идет?
— Хорошо. Встретимся, будет время.
Крепко пожали руки и разошлись, думая о скорой встрече. Но на утро пришло так давно ожидаемое и все же оказавшееся неожиданным наступление…
…Уже несколько суток разрешали вскрывать неприкосновенный запас: кухни остались далеко в тылу. Нынешним утром батальон догнал-таки войска, шедшие форсированным маршем. Но поступил новый приказ, и батальон, вместе с другими, спешно построился, двинулся строго на юг, откуда немецкие дивизии прорывались к войскам, окруженным под Сталинградом.