— Не заряжено? Справа рычаг видишь? Ага, этот. Тяни на себя. Так. Заводи снаряд в патронник!
Птахин тяжело задышал, закрыл глаза. Через несколько секунд открыл вновь.
— Слушай… С силой толкнешь патрон вперед… Убирай руку — пришибет. Понял? Давай!
Птахин попытался подползти к орудию, но лицо его скривилось от боли.
Чурсин сделал так, как говорил Птахин. Гильза исчезла в казеннике, замок клацнул, автоматически закрылся.
— Теперь смотри в окуляр. Берись за рукоятки механизмов. Сможешь? Перекрестие на цель. Есть? Рычаг спуска ниже, лопаточкой. Ага, он. Отклонись в сторону. Огонь!..
Чурсин дернул за спуск. В уши больно ударила воздушная волна. Орудие подпрыгнуло, старшина едва не упал. В стороне, слева от двигавшегося по полю танка, возник грязный столб разрыва.
Птахин замахал здоровой рукой, что-то говорил. Чурсин теперь уже знал, что и как ему делать.
Открыл замок, выбросил гильзу, взял новый снаряд. Глянул в окуляр. Немецкий танк, увеличенный оптической системой прицела, двигался совсем рядом. Вот он повернулся бортом. Нарисованная на броне черно-белая свастика качнулась перед глазами.
Наверное, он поторопился. Новый разрыв был ближе к танку, но снаряд не попал в цель.
Чурсин приник к окуляру. Показалось, что на этот раз ствол танковой пушки смотрит прямо на него. Перекрестие прицела не успело лечь на броню, как старшина, обливаясь холодным потом, дернул за спуск.
Снаряд лег впереди танка. Мгновенная вспышка разрыва закрыла его. И тут Чурсин почувствовал, как неведомая сила поднимает тело в воздух…
Старшина вскочил тут же. Во всяком случае, так думал он. К своему удивлению, у орудия он увидел неизвестно когда появившихся двух солдат. Чурсин пошел к ним. Почему-то почва колебалась под ногами.
Сделал шаг, второй. Кто-то сзади крепко взял его под руки.
— Не швыдко, товарищ старшина! — послышался голос Загубипальца. — Свое дело сделали. А теперь мы будемо.
Чурсин послушно лег. Молча наблюдал, как сноровисто работают у орудия артиллеристы, старательно запоминал их приемы.
А шум боя все нарастал.
ГОРА С ГОРОЙ НЕ СХОДЯТСЯ…
С Птахиным прощались часа через полтора после того, как все атаки были отбиты и бой на этом участке фронта окончательно затих.
— Здорово его поцарапало, — вполголоса сказал артиллерист, работавший накануне с Чурсиным на самолете.
— Раненый, а учил меня, как из пушки стрелять! Надо же! — отозвался Чурсин.
— Таков уж русский человек. От раны только злее делается. Откуда и силы берутся!..
Медпункт разместился в небольшой лощине за лесом. Птахин оказался в группе тяжелораненых. Рядом с ним сидел Загубипалец.
— Живой? Лучше ему? — громко спросил пришедший вместе с Чурсиным артиллерист.
Загубипалец сердито замахал руками:
— Спит. Тише!
Птахин шевельнулся:
— Не сплю. Не до того. Садитесь, ребята, — пригласил он, словно был здесь радушным хозяином. — И вы, товарищ старшина, пришли? Вот здорово! Я уж грешным делом подумывал: еще зацепит авиатора шальная пуля или осколок, останется тогда бомбардировщик беспризорным. Нельзя.
Чурсин присел рядом с артиллеристом, улыбнулся:
— Что ж, и без меня вызволили бы, когда пришло время.
Птахин с усилием покачал головой:
— Э, нет! Такие, как вы, старшина, не отступают…
Птахину было трудно говорить. Он закрыл глаза, полежал молча. Но, даже тяжелораненый, долго оставаться в покое он не мог.
— Значит, удержался фронт? Я так и думал. Вот теперь за самолет самое время браться.
— О самолете не беспокойся, — сказал Чурсин. — Сделаем, что нужно. Ты о ране больше думай. Поправляться тебе…
Птахин поморщился, словно от боли. Старшине почему-то стало стыдно своих слов. Он быстро заговорил:
— Не полезут немцы — быстро разборку закончим. А вскоре будет кран и автомашины. С танковой бригадой начальство договорилось. Только что мне сказал командир полка.
— Порядок. Давно бы так!.. А ты умеешь, старшина! Сначала артиллеристов заставил помогать, теперь танкистов.
На щеках Птахина появился лихорадочный румянец.
Загубипалец с тревогой смотрел то на друга, то на Чурсина. Испугался и старшина.
— Не волнуйся, Петро, меньше разговаривай! У нас все будет в порядке. Думай о себе. Выздороветь надо. Это — главное.
Птахин совсем тихо сказал:
— У меня счет с фашистом свой. Помирать рано. Выздоровею. И к ребятам вернусь. А вот тебя, старшина, доведется ли увидеть? Нет, пожалуй. Разве что в Берлине сойдемся. Так ты опять скорее с воздуха появишься, не узнаешь своих фронтовых знакомых.