«ШТУРМАН, ДАЙ КУРС!»
За неправильный маневр при выходе бомбардировщика на цель экипаж основательно поругали. После разбора полетов майор Деев даже осторожно намекнул командиру полка Гончаренко:
— А не слишком ли много шишек на Ладилова свалилось, Иван Афанасьевич?
Гончаренко, грузный, на голову выше своего заместителя по политической части, нахмурил густые брови.
— Мало.
— Все-таки такой разнос парень может понять неверно.
— Разнос ему только на пользу. Горяч, зарывается часто. Не остановить вовремя — хуже станет.
Деев удивился:
— Он же отличный летчик, Иван Афанасьевич! Сами мне говорили, еще когда в должность вступал.
— Отличный, верно. Хотя молодой. Однако… В наше время мы не так начинали. И машины были не те. Почетно было летать. Гордились, понятно, но…
Гончаренко замолчал. Он не проронил ни слова до самого авиагородка. Майор Деев шел рядом с ним и недоумевал, но наконец прервал молчание:
— Иван Афанасьевич! Не понимаю как-то. Что вы заметили у Ладилова? Смелый, энергичный, командир передового экипажа!
— Я и сам не понимаю до конца. Вот даже на тактические учения наметил его экипажу ответственное задание. А нутром чувствую, сдерживать Ладилова надо. Долго еще сдерживать. Иначе… Впрочем, дошли. Всего доброго, майор. — Гончаренко устало улыбнулся. — А может, я старею, начинаю бояться горячих голов, а?
Деев не сразу согласился:
— Бывает такое. Только, Иван Афанасьевич, к вам это не подходит.
— Может быть, не знаю. Со стороны виднее. Ну, по домам. Завтра учения, долго не придется с женами встречаться, ребят своих видеть.
Майор Деев пошел дальше, к корпусу, где жил, и дорогой вспоминал слова полковника: «Горяч. Зарывается часто». И тут же подумал: «А в чем это у Ладилова выявляется? Вот еще уравнение с одним неизвестным!..»
К вечеру первых суток тактических учений погода ухудшилась. Похолодало. На аэродроме стало как-то неуютно. Все выглядело непривычно. Лето, а тут будто осень вернулась. Угрюмыми выглядели самолеты на стоянках, мрачным, загадочным стал лес, расположившийся по другую сторону взлетно-посадочной полосы.
Самолеты выстроились на линии предварительного старта, но экипажей здесь не было. Летный состав собрался у командного пункта, ожидал свежую метеорологическую сводку. Только на крайней машине — разведчике погоды — работали несколько человек. Заканчивались последние приготовления к полету.
— Всегда так: жди и жди! — бурчал Ладилов. — Летаем час, а ждем пять. Разве это дело?
— Ты в последнее время стал нервным, — успокаивал его Коноплин. — Все идет своим чередом. В грозу не полезешь.
— Смотря как и когда.
— А никогда. Сам знаешь. Это уже не риск, а безумие — лезть в грозовые облака.
— А ну тебя! — отмахнулся Ладилов и пошел к командному пункту.
Прохладный вечерний ветерок еле заметно колыхал зеленую траву аэродрома. Солнце скрылось за горизонтом, и лишь багровое зарево на западе еще напоминало об ушедшем дне. Темнело. Казалось, гуще, сочнее становились краски, реактивные бомбардировщики из серебристых превратились в матово-серые со стальным отливом. Редкие облака вверху приняли грязный оттенок.
Близилась ночь, но аэродром жил своей обычной жизнью.
Работы хватало. Техники, механики, прожектористы и радиолокаторщики, метеонаблюдатели и водители спецмашин — каждый из них занимался своим делом. А вот летным экипажам приходится ждать. И Ладилову это ожидание не по нутру.
Возвратился самолет — разведчик погоды. Экипаж привез малоутешительные вести. Гроза. Путь к цели пока закрыт. Полковник Гончаренко разрешение на начало полетов не давал.
Ждали еще с час. Евгений задремал было в углу комнаты, где расположился летный состав, как вдруг его громко позвали:
— Ладилов, ваш экипаж вызывает командир полка!
Сердитый полковник сидел за столом и угрюмо поглядывал на летчика и штурмана.
— Задание прежнее, старший лейтенант. О погоде вам известно. В грозу входить запрещено. Не будет условий для полета — возвращайтесь.
Гончаренко был недоволен: тактические учения начались, но авиационному полку погода путала все карты.
Офицеры откозыряли и бегом направились к стоянке самолетов.
Полет предстоял дальний, задание не из легких. А тут еще гроза.
— Все готово, Леша? — спросил Ладилов по радио.