С аэродрома уехали рано. Начались хлопоты. Пришлось поторапливаться — чистить пуговицы, доставать новые звездочки, гладить костюмы.
Подобных занятий Ладилов не любил. Раскалил утюг, чуть не сжег брюки, вслух пожалел:
— Эх, Лешка! Жениться, что ли? Пришел бы домой, а брюки висят выглаженные в струнку, галстук тоже, платочек новый приготовлен. И все — жена. А тут тебе сам трудись!
— Жениться из-за вовремя выглаженных брюк? Нет. Ты, как и я, — солдат. Изволь, брат, сам за собой ухаживать, — посмеивался Алексей.
— Неинтересная работка!
— Согласен. Но комбината бытового обслуживания еще не выдумали такого, чтобы там можно было в пять минут нагладить костюм. И потом, ты же, когда на танцы собираешься, гладишь себе спокойненько и не протестуешь, не жалуешься на судьбу.
— Ну, танцы — целый вечер. А тут изволь возиться два часа, чтобы в строю побыть десяток минут. Несправедливо!
На построение чуть было не опоздали: у Ладилова оторвалась на петлице эмблема. Большинство офицеров и солдат были уже на плацу перед зданием штаба. У штаба стоял командир авиаполка, какие-то незнакомые старшие офицеры, генерал. Командующий не приехал.
Парадная форма, нарушение привычного распорядка дня — неожиданное построение — настраивали торжественно. У Ладилова исчезла куда-то обычная самоуверенность. Коноплин тоже чувствовал себя взволнованным, но это у него было не так заметно, как у летчика.
— Становись!..
Поэкипажно полк встал в строй. Сияли ордена, медали, эмблемы. Отливали золотом начищенные пуговицы. В глянце ботинок, сапог отражалось солнце.
— Равняйсь!.. Смирно!..
Командир полка громко доложил о выстроенном для вручения наград личном составе. Генерал — заместитель командующего — вышел к покрытому красной материей столику.
Говорил он недолго.
— Любовь к военной профессии — не отвлеченное понятие. Она проявляется в конкретных действиях, на практике. Главное — учеба напряженная, целенаправленная. Серьезное отношение к ней — показатель горячего стремления в совершенстве овладеть своей профессией. Кому, как не вам, летчикам, штурманам, авиационным техникам и механикам, имеющим дело с чудесной, совершеннейшей материальной частью, знать об этом…
Генерал поздравил полк с успехами на тактических учениях, вызвал лучших. Они выходили из строя к столу за наградами. Ладилову за выполнение задания в исключительно сложных метеорологических условиях заместитель командующего вручил именные часы. Коноплин получил почетную грамоту. Технику самолета Воронкову, механику ефрейтору Засядько и стрелку-радисту Новикову, всего второй месяц служившему в экипаже, была объявлена благодарность.
После построения оживленный Ладилов остановил Коноплина:
— Лешка, это несправедливо! Часы надо было вручить или всему экипажу, или тебе. Я скажу командиру…
— Не играй в либералы, Женька. Незачем. Получил — значит заслужил.
— Что там заслужил! Это дело не заслуги, а скорее случая. Подвернулся под руку — вот и получил. Мне как-то комэска рассказывал: в войну прилетел на аэродром командир дивизии, сидит на командном пункте. Один экипаж прилетает — ничего особенного, второй — тоже. Бомбили цель, и только. Потом какой-то приземлился, докладывает: усиленное движение у противника по таким-то и таким дорогам. За умелую разведку командир дивизии тут же вручил летчику «Красную Звезду».
— Правильно. Если разведка имела большое значение.
— Оказалось потом, и другие экипажи об интенсивном движении докладывали еще после первого вылета. А адъютант, пока не было высокого начальства, даже не записывал. Мол, ерунда, какое там движение!
— Вот и дурак адъютант. Даже прохвост последний. А награду экипажу правильно дали. Штурман хорошо сделал, что и после второго вылета снова доложил об интенсивном движении. Адъютант был, наверное, из тех, кому положено быть самое большее рядовым, да и то в обозе, или лучше еще — штрафной роте. Может, уму-разуму научили бы.
На это Евгений ничего не ответил.
— Все-таки мне как-то неудобно часы носить. Если бы обоим. Ведь в ту ночь ты искал путь и ты нашел его!
— Обо мне не беспокойся. Путь я найду. Свой путь. Только ты не особенно нос задирай. Пользы от этого мало.
Ладилов снова стал Ладиловым. Словно его мгновенно подменили:
— Чего мне задирать нос? И так видно! Начальство хвалит. Так что экипаж не из последних. Да и тот полет в грозу. Не кого-нибудь послали — меня. Так-то!