«Въедливый старичок!» — решил про себя Ладилов.
Матвей Тимофеевич не спросил, кто из ребят по-настоящему увлекается рыбалкой. Но угадал безошибочно. С ним осталась Эля. Алексею он указал место ближе к плесу, который образовался у поворота реки.
— Пару донок закинь. Есть? А то у меня возьми. Еще удочек пару — на красноперку или голавля. Это для ухи. А ты, паря, — повернулся он к Евгению, — шагай-ка на плес, вон к той колдобине, где кусты. Видишь? Тебе самый раз. Нахватай плотвицы. А через часок-полтора займемся костром. Уху зачнем варить.
Евгений сидел у кустов, посматривал в сторону старика. «Такому дай командовать — свету не увидишь!» — злился летчик.
Вдруг заметил — запрыгал поплавок, пошел в сторону. Потянул удилище без надежды на успех. Почувствовал, как натянулась леска, и неожиданно для себя вытащил порядочного подлещика.
Пока насаживал наживку, бесшумно подбежала Эля.
— Дедушка ведро прислал, — шепотом сказала она. — Что он, говорит, в подол, что ли, рыбу будет ссыпать.
— А он видел, как я рыбину поймал?
— Видел. Да здесь такое место, что без плотвы уйти невозможно. Смотри, смотри!..
Поплавок был уже под водой. Евгений дернул удилище. Крупная рыбина вынырнула из воды, описала в воздухе плавную дугу и плюхнулась в реку.
— Ушла! Ты мягче тяни, спокойнее. Ни пуха тебе ни пера!
Рыбная ловля становилась занятной. Евгений еле успевал менять наживку.
А потом варили уху. Матвей Тимофеевич готовил ее сам, никому не доверил.
Сначала в воде кипела «мелочь». Так он назвал наловленных Евгением плотвиц, хотя Ладилову его рыба казалась весьма крупной. Затем нарезал двух красавцев голавлей, которых успел поймать неизвестно когда — никто не видел. И у Коноплина оказался один голавль, только поменьше.
В костре весело трещали сучья. Из ведра парило. Ладилов понюхал воздух, закрутил головой:
— Не дело. Еще немного, и из-за такого запаха сырую рыбу начну жевать. Пошли искупаемся?
— Валяйте. Солнышко хорошо греет, — согласился Матвей Тимофеевич. — Только от донок подальше отойдите. Вон, за плес. Там дно золотое. Сам испробовал, как же.
Евгений первым прыгнул с обрыва. В воде гоготал, дурачился. Нырнул, за ногу потянул Элю на дно.
— Волосы намочишь!.. — кричала она, но слышал ее лишь Алексей.
Эля окунулась с головой. Но не обиделась. Смеялась весело и задорно.
ЖИЗНЬ — ШТУКА СЛОЖНАЯ
Алексей поплавал немного, вылез, пошел к костру.
— Ты чего, Леша, накупался? — удивился Матвей Тимофеевич. Он оглянулся на плес. Оттуда доносились веселые крики. — Рано будто. И уха не готова.
Он помешал прутиком угли под ведром с ухой, помолчал.
— А я в молодости не такой был. Не ушел бы первым. Да ты не унывай! Девок что звезд на небе! Правда, солнышко меж звезд только одно. И светит и греет. И в жизни… Только не огорчайся. Пускай лучше обожжет. Так-то.
Алексей не совсем понимал его слова. Да и особенно не прислушивался. Почувствовал прохладу, отошел в сторону одеваться.
И тут же Матвей Тимофеевич позвал его:
— Леша, иди-ка ко мне! Посидим, поговорим!
Когда Коноплин присел с ним у костра, старик деревянной ложкой попробовал уху, причмокнул:
— Важнецкая получается! — Потом уже посмотрел на Алексея. — Ты, говоришь, прежде в деревне жил?
— Да. До семнадцати. Потом вот авиация.
— Авиация — хорошо. Только холодно вам там, наверху? — показал Матвей Тимофеевич ложкой на небо.
Коноплин усмехнулся:
— Ничуть. На большой высоте и летом температура низкая. Да одежда у нас теплая, холод не возьмет.
— А-а. Я как-то взглянул наверх, увидел две серебристые точечки — самолеты, значит, а за ними такие белые линии. Это что, газ?
— Нет. Инверсия. От работы турбин. Горячий газ от турбин идет, а там, наверху, мороз. Вот и конденсируются пары, — как мог проще объяснял Алексей.
Матвей Тимофеевич покрутил головой:
— Ну, до этого мне уж не дойти. Стар стал. Вам, молодым, дорога, пути новые.
— Вы, Матвей Тимофеевич, больше нас испытали, больше повидали в жизни. Недаром вас приглашают выступать перед людьми.
— Оно-то да. Но вот хочется посмотреть, а что же дальше будет. Как жизнь повернется. По себе знаю — жизнь штука сложная. И теперь так еще сложнее.
— Почему? Наоборот, лучше стало жить, верно?
— Я не про то. Одних фрицев побили, а ныне, что ни возьмешь газету, все новые им подобные появляются. И откуда только берутся! Жаль, постарел. А хотелось бы вместе с вами в одном строю стоять. Да…