Не поместишь с медалью в ряд,
Но блеск отваги беззаветной
Все сорок лет хранит солдат!
И вспоминается год 1941-й, 18 сентября.
Откровенно говоря, на это число — 18 сентября 1941 года — у нас-то, то есть у моего экипажа, и благодарностей еще не было. Если не считать той, что по ходу действия нам объявил командующий ВВС 10 августа... Это когда у самолета в дренажной канаве шасси оторвало, а генерал решил, что мы его убрали вовремя.
Дело в том, что первый наш боевой вылет и выпадает на этот день — 18 сентября. Боевое крещение в Великой Отечественной войне. Первый из всех будущих 311 вылетов.
Экипажу приказано вылететь в район города Демянска Новгородской области.
— Произвести разведку, — поставил задачу командир. — Если обнаружите большое скопление вражеских войск — нанести удар. И немедленно сообщить по радио о результатах наблюдений.
Накануне вылета вместе с Куликовым проложили по карте маршрут, уточнили все детали полета.
Погода была хмурая, осенняя, на редкость плохая, Моросил дождь.
— Отменят, наверное, вылет, — сокрушался по пути на аэродром Саша Панфилов.
Но никто ему не ответил. Хотя и думали об этом все. Волновались, как бы не пришлось вернуться.
Нет, вылет не отменили. Груженный бомбами, Ер-2 тяжело оторвался от земли. Берем курс на запад. Традиционного круга не делаем: в целях маскировки строго-настрого запрещено задерживаться над аэродромом даже на минуту.
Летим над осенней землей. Внизу в черной вуали перелески. Будто трещины земли, извилины оврагов. На длинном марше колонны лесополос. А рядом другое движение — по дорогам к фронту идут автомашины. Упорно, сосредоточенно ползут они по раскисшей от дождя земле.
— Подлетаем к линии фронта, — раздается в наушниках шлемофона голос Куликова.
— Ясно.
Для маскировки захожу в облака.
— До цели — тридцать минут, — снова докладывает Сергей.
Начинаю пробивать тучи — грязные, косматые. Они прямо-таки ложатся на землю. Поэтому идем над самыми верхушками деревьев. Отыскиваем заданный объект.
Вот тут-то впервые за войну я и увидел фашистов с воздуха. Но, считай, лицом к лицу. Они бродячими волчьими стаями рыскали всюду — в лесу, по дорогам, посматривали вверх, видимо, не думали, что в такую погоду можно летать. Тем более — русским. Ведь все им тогда трубили: авиации у русских уже нет — уничтожена.
— Вишь, как прогуливаются! — слышу голос Панфилова.
— Без команды не стрелять, — предупреждаю строго.
У самого все кипит внутри. И настроение экипажа — такое же.
Под нами — шоссе. Летим над ним. Внимательно просматриваем местность. Демянск. Под крыльями бомбардировщика мелькают мокрые крыши. Город пустынен. Ни души. Только дома. Э, нет! К центру — огромное скопление вражеских танков, артиллерии, автомашин. На одной из площадей выстроились колонны солдат. Видимо, готовятся к маршу. Увидев наш самолет, фашисты стали разбегаться в разные стороны.
— Бросай бомбы! — командую штурману.
— Зайди еще раз, — просит Куликов.
— Что это тебе, полигон? — сердито кричу Сергею.
Но тот невозмутим.
— Развернись, пожалуйста, — просит он. Радируем командованию о своих наблюдениях и «вновь берем курс на цель. По самолету открывают ураганный огонь зенитки. Снаряды рвутся слева, справа, спереди, сзади, а маневрировать нельзя, штурман ведет прицеливание. Теперь его воля. Он командует, куда и на сколько градусов довернуть самолет.
— Чуть правее — один градус... — слышу его голос. — Так держи... Хорош... Теперь — левее градуса на полтора... Отлично!
Спокойствие штурмана передается всем. Я крепко сжимаю штурвал.
— Открываю бомболюки, — докладывает Куликов. И кажется, что самолет, как грузчик, сбросивший с плеч тяжелую ношу, облегченно вздыхает. Машина рвется вверх. И тут раздается оглушительный треск: снаряд! Через мгновение еще удар. И еще. Один за другим.
— Товарищ командир, — кричит Панфилов, — в кабине полно дыма, все горит!
— Без паники, Саша! — А сам думаю: «Неужели конец, отвоевались?!»
Решение созревает мгновенно. Притворяюсь сбитым. Кладу машину на крыло, чтобы быстрее потерять высоту. А терять-то нечего.
— Саша, выводи! — Это голос Куликова. — Выводи, Саша, — земля!..
С трудом у самой земли выравниваю самолет. Иду буквально по крышам. Беру курс на восток. Маневр удался. В дураках остались гитлеровцы. Кстати, позже я часто пользовался этим приемом: делал вид, будто меня подбили, и всегда мне удавалось обмануть фашистских зенитчиков.
— Товарищ командир, — виноватым голосом докладывает Панфилов. — Очаги пожара ликвидированы.
Понимаю, ждет выволочки за минутную слабость. Хотя что тут ругать. Таково было боевое крещение огнем. И каким огнем!
— Хорошо, Саша, — говорю обычным тоном и добавляю: — Спасибо.
Пожар-то погасили. Но возникает новая опасность — появляются перебои в работе одного мотора. Я заметил: еще над целью упали обороты и он потерял половину мощности. И вот теперь самолет начало трясти. Вся надежда на исправный мотор. Исправный ли? Но пока работает хорошо. Дотянет ли хотя бы до своей территории? Лететь-то еще долго.
Дотянули. И не только до своей территории. Даже до аэродрома. А когда приземлились, вышли из машины, посмотрели на бомбардировщик и ахнули: потрепан он был изрядно, чтобы не сказать изрешечен. Две дыры в кабине стрелков, множество мелких пробоин в фюзеляже, отбит один киль с рулем поворота, повреждены бензобаки. А то, что колеса тоже были разбиты пулями или осколками снарядов, я почувствовал сразу же после приземления. Самолет как-то непривычно вилял хвостом» пытался стать на нос, а когда скорость уменьшилась, его начало трясти и бросать в разные стороны.
Но как бы там ни было, мы на своем, родном аэродроме. К самолету спешила легковая автомашина.
— Ребята, командир. Быстро строиться. Я спрыгнул на землю, построил экипаж и подбежал к машине, чтобы доложить командиру.
— Товарищ полковник, — начал было я на ходу, но Новодранов жестом показал мне на рядом с ним стоявшего незнакомого офицера.
Я посмотрел на него и растерялся. Почему докладывать ему?
Мое замешательство, наверное, было очень заметным. Из затруднительного положения помог выйти сам незнакомец. Смотрел он на нас внимательно и даже ласково. А потом спокойно представился:
— Голованов. — И добавил: — Командир дивизии. А мне доложить так и не удалось. Надсадно урча и сердито кашляя, к нам выкарабкался трактор. Техники зацепили трос и потянули наш изуродованный самолет на стоянку ремонтировать.
Командир дивизии стал с нами беседовать. Александр Евгеньевич вел разговор так, что сразу расположил к себе. Он подробно расспрашивал о полете. Его интересовало, как мы в плохую погоду отыскали цель, как вышли на свой аэродром, какие средства и способы навигации для этого использовали. Командир нашел хорошего собеседника в лице нашего штурмана. Когда разговор коснулся радионавигации, наш Сергей так увлекся, что и о военной субординации забыл. Он размахивал руками, вертелся, спорил. Командир полка стоял в недоумении. Приезд комдива — и такое поведение Куликова! Новодранов подал мне знак, мол, призови-ка своего штурмана к надлежащему порядку. Я понимал: нужно остановить увлекшегося Куликова незаметно для других. И вот, улучив подходящий момент, толкнул Сергея ногой. А. Е. Голованов это заметил, замахал рукой:
— Не надо, он дело говорит.
Таким было наше первое знакомство с новым командиром дивизии Александром Евгеньевичем Головановым. Это произошло на летном поле одного подмосковного аэродрома. Уехал комдив, а Куликов все никак не мог поверить, что Голованов — пилот Аэрофлота.
— Не может этого быть! — продолжал он размахивать руками.
— Почему же не может, быть? — отвечал я ему. — Это же всем известно.
— Если это так, то откуда у него такие глубокие знания средств и способов радионавигации?
— Откуда, откуда!.. Он же был начальником Восточно-Сибирского управления гражданской авиации. И летал. А условия, знаешь, там какие?! До всего можно додуматься, чтобы не сбиться с курса. Даже до радионавигации.
Куликов тут же переключился на меня: