Много затрачено сил, энергии всеми, кто имел отношение к авиации дальнего действия или служил в ее рядах, но отдадим должное нашему командующему Александру Евгеньевичу Голованову! Труд этого легендарного человека был заслуженно отмечен нашей партией, нашим правительством. Он удостоен многих боевых наград, ему присвоено высшее в авиации воинское звание Главного маршала авиации.
Он был большим военачальником и большим человеком. Человеком. Потому знавшие его так скорбели много лет спустя после войны, как и неизвестный мне автор стихов, посвященных памяти Главного маршала авиации Александра Евгеньевича Голованова:
Помнишь, маршал, дороги воздушные,
По которым ты в бой нас водил?
Самолеты, штурвалу послушные,
Шли ночами во вражеский тыл
Дым печали и гнева пожарища
Наши души навек обожгли.
Хоронили, ты помнишь, товарищей
Прямо в сердце, не в дальней дали.
Год за годом недуги военные
Нас, живых, вслед погибшим зовут,
Вот и маршала вахты бессменные
Привели на последний редут...
И стоим мы на кладбище каменном,
И болит возле сердца свинец,
Тот, что стал и легендой, и памятью —
Долгожителем наших сердец
Трудно хоронить боевых друзей. И молодых, и... старых. И ныне, и тогда. Тогда... Нам предстояли еще бои и бои...
Сквозь сплошную завесу огня
В октябре 1941 года положение на фронте осложнилось. Фашисты начали новое наступление. Его цель — захват Москвы. Мы шли на любые жертвы, лишь бы остановить врага. И не только остановить, а отбросить, освободить от него родную землю, защитить столицу — сердце страны.
Полк нес большие потери. Только за два дня октября на базу не вернулись экипажи Клименко, Минакова, Кондратина... Долго в молчании ходили мы по аэродрому, ожидая, не появятся ли на горизонте знакомые очертания самолетов. Но время шло, никто не возвращался.
Остальные экипажи нашего полка, в том числе и мой, продолжали громить врага, совершали полеты в глубокий тыл фашистов. Приходилось пробиваться сквозь густую завесу заградительного огня, ускользать от «мессершмиттов», которые стаями вились над крупными железнодорожными узлами, прикрывая их от советских бомбардировщиков. И налеты наших самолетов на военные объекты, находившиеся далеко за линией фронта, вынуждали гитлеровцев вести усиленное воздушное охранение там, куда, казалось бы, советским летчикам добраться было невозможно.
И все-таки добирались. Преодолевали большие расстояния и сбрасывали смертоносный груз. Для успешного выполнения боевой задачи по защите столицы в этот период АДД довелось выполнять функции фронтовой авиации, оказывать непосредственную помощь оборонявшимся войскам. Вот приказ по дивизии, который подтверждает это и характеризует напряженную обстановку первой военной осени.
«Боевой приказ № 24
Штаб 81-й авиадивизии
6.10.41 г.
1. Мотомехчасти противника прорвались и выдвигаются по дорогам в направлении Юхнов. Его ВВС усилили активность, действуя группами и одиночными самолетами по населенным пунктам и аэродромам.
2 81-я авиадивизия в течение дня 6.10.41 г. бомбардирует мотомехчасти противника на дороге Чипилево (70 км юго-восточнсе Ельни) — Юхнов.
3. 40-му авиаполку в течение дня восемью самолетами, звеньями со средних высот бомбардировать мото-мехколонны противника на дороге Чипилево — Юхнов. Бомбовая зарядка — по четыре ФАБ-1000.
Напряжение — один вылет.
4. 420-му авиаполку в течение дня 6.10.41 г. шестью самолетами, звеньями со средних высот бомбардировать мотомехколонны противника на дороге Чипилево — Юхнов. Бомбовая зарядка — две ФАБ-250, двенадцать ФАБ-100.
Напряжение — один вылет.
5. 421-му авиаполку в течение дня 6.10.41 г. шестью самолетами со средних высот бомбардировать мотомехколонны противника на дороге Чипилево — Юхнов. Боевая зарядка — две ФАБ-250, двенадцать ФАБ-100.
Напряжение — один вылет.
6. Я в штабе 81-й авиадивизии.
Командир 81-й авиадивизии полковник Голованов
Военком 81-й авиадивизии полковой комиссар Хоробрых
Зам: начальника штаба 81-й авиадивизии майор Ольшвагер».
После выполнения задания на аэродроме у всех экипажей один-единственный вопрос к первому, кто окажется у самолета:
— Все ли вернулись?
А первыми нас всегда встречали Коля Барчук и Вася Овсеенко. Они-то, наши техники, приносили к боевой машине и горькие, и радостные вести.
Вот и сегодня: только вышли из самолета, не успели ничего спросить, как техник с механиком, перебивая друг друга, радостно сообщили:
— Капитан Брусницын...
— ...вернулся!
— Брусницын? — изумленно переспросил я. — Вот так весть!
Дело в том, что машина Брусницына несколько дней тому назад на свой аэродром после задания не пришла. Мы долго ждали ее. Но тщетно. Было решено — экипаж погиб. И вдруг такая радость!
— Капитан действительно вернулся...
— ...вместе со штурманом Бойко.
Несколько позже стали известны все подробности. Экипаж Брусницына бомбил танковые колонны, двигавшиеся по шоссе Спас — Демянск — Юхнов. Налет прошел удачно.
— Все в порядке, — удовлетворенно отметил штурман, видя, как четко ложится на колонны их огненный груз.
— Классно, классно сработали, — радовался как дитя стрелок-радист Тюнькин.
— Возвращаемся, — кинул лишь одно слово Брусницын.
Самолет лег на обратный курс. И тут из-за тучи его молниеносно атаковали «хейнкель» и два «мессершмитта».
Стрелок-радист был сразу убит. Второй стрелок Рясной успел дать по фашистам несколько очередей, но у него тоже что-то случилось. Пулемет умолк. Вражеские истребители снова бросились на совсем беззащитный теперь бомбардировщик.
— Пробиты бензобаки, — хмуро сообщил Брусницын...
Самолет запылал. Начал падать. Михаил Брусницын и его штурман Максим Бойко успели выброситься с парашютами. Прошло немало дней, пока они, измученные и голодные, перешли фронт и добрались до аэродрома.
И вот мы слушаем Брусницына. Живого, вернувшегося, как говорится, с того света.
— Нет, представить невозможно, — говорит он, выдержав паузу, — какое счастье после всех скитаний вновь быть среди вас. Недаром говорят, что цену дружбы измеряют разлукой. Я это понял там, за линией фронта...
Но радость встречи с Брусницыным затмило новое горе: с боевого задания не вернулся экипаж Паши Володина. Мы очень любили этого веселого летчика. Нашего Пашку — симпатичного, светловолосого, с серыми лукавыми глазами. Под стать командиру и остальные. члены экипажа — молодые, красивые ребята.
Они вылетели на бомбардировку железной дороги Брянск — Гомель, где, по данным разведки, скопились вражеские эшелоны. Вылетели и не вернулись.
И только через два с половиной месяца, через семьдесят пять дней, стали известны подробности этого опасного полета. В полк неожиданно прибыли штурман Рогозин и стрелок-радист Максимов. Оба из экипажа Володина. Прибыли из партизанского соединения, которым командовал секретарь Черниговского подпольного обкома партии А. Ф. Федоров. Они и рассказали обо всем, что произошло тогда.
Самолет был подбит вражескими зенитками. Загорелся один мотор. Резким маневрированием Володину удалось сбить пламя, но мотор уже вышел из строя. Линия фронта еще далеко, до своих не дотянуть. Машина быстро теряла высоту. Покинуть самолет на парашютах экипаж не мог — низко. Володин пытался произвести хотя бы сравнительно мягкую посадку, не врезаться в землю. Частично это ему удалось. Бомбардировщик сел почти без скольжения, «на брюхо», неподалеку от какого-то села. И, как впоследствии выяснилось, в пятнадцати километрах от расположения одного из отрядов партизанского соединения.
Когда к месту катастрофы подоспели партизаны, они увидели искореженный самолет. Экипажа не было: его подобрали прибывшие раньше сельчане. У Володина глубокие раны на голове и сломаны ноги. У стрелка Рябова поврежден позвоночник. Оба они находились в бессознательном состоянии. С Рогозиным и Максимовым судьба обошлась мягче. У них оказались только легкие ушибы.