Когда формировался наш дальнебомбардировочный полк особого назначения, люди к нам приходили самые непохожие, со всех концов страны съезжались. И комплектовали экипажи в отделе кадров не мудрствуя лукаво. А так: смотрели личное дело, подбирали людей по уровню подготовки. Конечно, никто и не обращал внимания на внешнее сходство людей. Блондин ты или черный, курнос или носат — какое это имело значение?
Так что проблема совместимости возникла не в боевой обстановке.
Но вот что интересно. В бомбардировочной авиации я служил три десятка лет. За это время мне довелось работать с разными людьми. Вспоминаю экипажи и делаю для себя открытие: как правило, штурманы и летчики не только по деловым качествам, но и внешне кажутся похожими друг на друга. Видимо, работа их перекраивает. Совместный длительный труд, а особо в условиях войны, сближает людей, да так, что их внешнее различие в общем-то становится незаметным.
Вот такими друзьями были в нашей эскадрилье летчик Сергей Даншин и штурман Борис Ширяев. Даншин в полк прибыл из Аэрофлота. Ширяев — кадровый военный. А вот попали в один экипаж, стали вместе летать, и через некоторое время мы не могли себе представить их порознь.
Сергей и Борис и сейчас стоят перед глазами. Оба красивые — даже теперь я это помню. Удивительно аккуратные. И оба вежливые, дружные, всегда и везде только вместе. Побеседуешь с ними — удовольствие получишь. Вот такие были люди.
Шла война. Не на жизнь, а на смерть. Конечно, ради жизни. И не только своей, а много большего — Родины. И все мы это понимали. По проявлялось оно в наших делах, это понимание, по-разному. Не все могли идти в бой, не ведая страха. Но несмотря ни на что люди старались приблизить победу. Экипаж Даншина выполнял боевые задания не хуже других. Негромко делали они свое дело, по сути, верша свой подвиг. Большая выдержка, скромность, презрение не на словах, а на деле к бахвальству, стремлению выпятить себя — такими качествами обладали капитаны Даншин и Ширяев.
Кончился 1941 год. Стали анализировать работу экипажей в эскадрилье. И тут увидели, что экипаж Даншина по количеству боевых вылетов на третьем месте, а это лучше, чем у многих. Конец 1941 — начало 1942 года. Наша эскадрилья принимает активное участие в битве под Москвой. Экипаж Даншина летает днем и ночью на различные боевые задания. Тогда всем стало ясно, что Даншин — один из лучших летчиков полка. А Ширяев зарекомендовал себя штурманом высокого класса. За боевые заслуги перед Родиной вскоре на гимнастерках двух скромных капитанов появились боевые ордена.
В сложной, напряженной боевой обстановке, где участвуют многие и многие, не всегда возможно своевременно заметить и достойно оценить подвиг, совершенный группой людей, а тем более отдельным лицом. Все летают, все бомбят — сил не жалеют и жизни. С дистанции времени это оценивается как подвиг, а тогда мы считали это трудной, изнурительной работой, которая стала подвигом скромных рядовых авиации.
Кстати, кто же в авиации является рядовым, тем бойцом, что на земле выпрыгивав из окопа и устремляется в атаку? В АДД, как правило, летают в бой все, у кого исправные самолеты. А это значит в эскадрилье — от командира (его штатное воинское звание подполковник) и до летчика, штурмана в звании лейтенанта. А ведь еще есть стрелки и радисты. В воздухе все шли первыми грудью на врага, все — и подчиненные, и командиры — подвергались риску. Такие они — рядовые авиации.
Экипаж Даншина в битве под Москвой летал и в составе эскадрильи, звена, и самостоятельно. Боевая обстановка под Москвой была настолько сложной и критической, что даже думать о боевых потерях не было возможности. И это вынуждало летать в любых погодных условиях и в разное время суток.
Вчера погодные условия не позволяли вылететь строем, и я, как временно исполняющий обязанности командира эскадрильи, решил начать выполнение боевой задачи одиночными самолетами. А на цель выйти вместе. Вылет — днем. Наша машина выруливала первой. А дальше, с двух-трехминутным интервалом, следовали все те же экипажи эскадрильи: Андреева, Гаранина, Соловьева, Даншина, Полежаева — больше на этот раз исправных самолетов в эскадрилье не было.
Метеообстановка и сегодня нас не радовала Все шиворот-навыворот. Особенно угнетало то, что над целью безоблачно. А на маршруте болтанка, облачность до десяти баллов. Расгерять друг друга проще простого. На этот случай нами был предусмотрен такой вариант: назначили пункт сбора, чтобы дальше следовать на цель строем.
Так и действовали. Пять самолетов собрались быстро, а шестого, Даншина, нет. Сделали круг в ожидании. Безрезультатно. Больше ждать нельзя, уж очень большой риск. Мы — как на ладони. Нужно идти на цель.
Держаться строя. Пять самолетов — это уже сила, Одиночный истребитель атаковать не отважится.
Мы успешно, без потерь выполнили боевую задачу и возвратились на свою базу. А экипажа Даншина так и не видели, не было его и дома.
Первым делом — на командный пункт. Там нам сообщили, что связь с Даншиным была поначалу устойчивой. Потом вдруг — небольшой перерыв, затем связь снова возобновилась. Даншин сообщил, что на пути к цели вел бой с истребителями. Спустя некоторое время доложил о выходе на цель и о выполнении задачи. А вскоре еще один короткий доклад — атакован истребителями. После этого — ни слова.
Наши расчеты показали, что место, где экипаж был повторно атакован истребителями, — по ту сторону линии фронта... Неужели погибли? Никогда вот так сразу не веришь в это. День-два ждали.
Ночью неожиданно поступил доклад:
«Сели в Клину, самолет сгорел, два человека живы». И подписи:
«Даншин, Ширяев».
Вот что рассказали наши боевые товарищи, когда вернулись на аэродром. Оказывается, они нас видели. И именно там, над условным местом сбора. Но присоединиться и даже догнать не могли. На их самолете один мотор после боя с вражеским истребителем потерял часть мощности. Так они и летели за нами. Всего в десяти — пятнадцати километрах. Какой риск! Самолет — неисправен. Один-одинешенек. Да еще днем. В любой момент их могли сбить. А ведь прошли к цели. Выполнили задачу. Отбомбились. Не думали о себе. Не думали о гибели. Иначе могли бы и вернуться. Не рисковать.
Самолет уже перелетел линию фронта, как вдруг был атакован двумя истребителями Me-109. В неравном бою бомбардировщик получил сильные повреждения. Неожиданно прекратили огонь стрелки. Даншин окликнул их. Но ответа не получил. «Наверное, убиты или тяжело ранены», — подумал он.
Теперь бомбардировщик с задней полусферы был совсем не защищен. Фашисты это поняли. Они повторяли атаки одну за другой. Вскоре неисправный мотор заглох. На самолете появляется все больше и больше пробоин, не десятки, а уже сотни. Машина становится совсем неуправляемой. Надо прыгать, и Даншин дает такую команду. В первую очередь — для стрелков, но в ответ — молчание.
— Борис, прыгай! — приказал он.
— Нельзя прыгать, — ответил тот. — В задней кабине стрелки. Может быть, живы. Ранены тяжело. Надо спасать.
— Ну, хорошо, будем лететь, сколько сможем, — сказал Даншин.
Так они летели до запасного аэродрома. Сели на заснеженное поле. Бомбардировщик на белом фоне был хорошо виден с воздуха. Истребители противника стали в круг и делали заход за заходом на беззащитный самолет до тех пор, пока он не загорелся.
— Мерзавцы, — хмуро проговорил Василий Соловьев, когда закончил рассказ Даншин, — издеваются, гады. Ну, ничего — отомстим! За все получат!..
Жажда отмщения
Нa календаре — 24 января 1942 года, хожу по аэродрому хмурый и злой. За мной по пятам — экипаж, тоже сердитый. Не «безлошадные», а вот остались на земле, а эскадрилья улетела на задание.
Сегодня капитан Р. М. Оржеховский использовал свои права, как говорится, на всю железку. Он — комэск, я в данный момент — его заместитель. До этого временно исполнял обязанности командира.
В предыдущем вылете машина Оржеховского получила сильные повреждения. Чтобы восстановить ее, старший техник лейтенант Леонтьев и другие трудились без устали. Но даже золотые руки ремонтников на этот раз не выручили. К нужному времени не удалось залатать все пробоины, отремонтировать поврежденный фашистскими снарядами самолет.