Аэродромные будни войны
1 февраля 1942 года. В авиации случается иногда такое, что не только несведущий человек, но и опытный летчик ахнет. Правда, мы уже ко многому привыкли. Но тут произошло в нашем полку событие и вовсе невероятное, о нем после много говорили.
Первым, как обычно, когда мы зарулили после задания, с новостями встречал нас Барчук. Коля настолько был взволнован, что рассказ у него не получался, одни восклицания.
— Говори толком, — не выдержал Панфилов. — Твердишь одно — Гречишкин да Гречишкин. Что с ним?
А произошло следующее. Экипаж дальнего бомбардировщика во главе с летчиком старшим лейтенантом Василием Гречишкиным, успешно выполнив боевую задачу, возвращался на свою базу. Успешно-то успешно, но все же в самолет угодил зенитный снаряд, нанесший значительные повреждения. Но, тем не менее, солидный боевой опыт, знание возможностей самолета и отличная техника пилотирования позволили экипажу благополучно долететь до Линии фронта. Верилось, самое опасное в этом боевом полете уже позади. Уже, считай, дома, до аэродрома рукой подать. Бомбардировщик шел на восток, там уже светало. А на западе — черным-черно. Этим-то и воспользовался враг. Немецкий истребитель незаметно зашел для атаки с темной, непроглядываемой стороны. Длинная очередь снарядов и пуль насквозь прошила бомбардировщик. Казалось, все кончено. Но машина, удерживаемая неимоверными усилиями отличного летчика, еще некоторое время летела дальше. Правда, двигатели работали с большими перебоями, обшивка разорвана. Самолет все терял и терял высоту.
— Будем тянуть до последнего, — сказал Гречишкин. «Когда не останется никаких надежд, посажу самолет на первой попавшейся подходящей площадке», — решил про себя летчик.
Но с каждой минутой управлять самолетом становилось все труднее. Вскоре он стал почти непослушным, летчик с трудом удерживал его в полете. Осталось одно — экипажу выброситься на парашютах. И командир отдал такой приказ.
Все покинули самолет. Прыгали с небольшой высоты, почти одновременно. Это обеспечило приземление недалеко друг от друга. Штурман лейтенант Приходченко, воздушный стрелок сержант Дуденков, воздушный радист сержант Бозалевский собрались быстро. А где же командир? Решили идти в сторону упавшего самолета. Это правило никем не писано, но cтрого выполнялось, когда экипаж покидал самолет с парашютами на своей территории. Тщательный осмотр местности и остатков упавшего самолета никаких результатов не дал — летчика Василия Гречишкина нигде не было. Весь день искал экипаж исчезнувшего командира, и только к концу дня вездесущие мальчишки принесли известие: нашли, жив летчик! Василия Гречишкина извлекли из ямы, заваленной соломой и снегом. У командира не раскрылся парашют. Летчик был без сознания. В таком состоянии и увезли его в госпиталь.
Медики долго боролись за жизнь летчика, упавшего с небес. И спасли его. Старший лейтенант Василий Гречишкин не только остался жив, но еще долго летал, став впоследствии видным летчиком-испытателем.
— Вот уж точно знал, где упадет, — шутили в полку. — Соломки подстелил...
В эти же дни из соседнего, 752-го полка нашей дивизии пришла весть еще более удивительная. Экипаж Жугана, отбомбившись, шел домой. Недалеко от линии фронта налетели «мессеры». Машина была повреждена, стала неуправляемой. Выход один: прыгать! На высоте семь тысяч метров все покинули самолет. Прыгнул и штурман старший лейтенант Иван Михайлович Чиссов. Тугие морозные струи воздуха резанули по лицу. Только хотел дернуть кольцо, как заметил, что за ним погнался «мессер».
«Расстреляет в воздухе, сволочь!» — подумал штурман, решив идти затяжным. И потерял сознание...
Все остальное наблюдали кавалеристы генерала П. А. Белова. Они видели, как с неба камнем летел наш авиатор, как он неподалеку упал. Кавалеристы поспешили к месту падения. С трудом отыскали летчика в глубоком овраге. И самое невероятное, что штурман старший лейтенант Чиссов был жив! Он упал под углом на склон оврага, катился по нему со скольжением, пока не увяз в снегу. И остался жив.
Вот такие удивительные случаи!
У нас же в экипаже все шло своим чередом. 10 февраля 1942 года меня и Куликова вызвал к себе командир полка.
— В тылу у немцев, — сказал подполковник Микрюков, — начали активно действовать партизаны. Против одного из отрядов брошены крупные силы карателей. Надо помочь товарищам.
Он подошел к столу с картой.
— Полетите вот сюда, — Микрюков указал карандашом кружочек, обозначающий район, — в составе эскадрильи. Ваша задача: нанести по фашистам удар и дать возможность партизанам выйти из окружения.
Это уже приказ. Кстати, новый командир полка обладал оригинальной манерой приказывать: начинал говорить спокойно, словно советуясь, постепенно и как-то незаметно облачая разговор в приказную форму. Первое время мы просто терялись, слушая его: никак не определим, где у него кончается беседа и где начинается приказ. Потом привыкли.
Мы обсудили все детали предстоящего полета.
— Учтите, — говорил Микрюков, — партизаны обозначат свой передний край ракетами и черными полотнищами: черное хорошо выделяется на снегу. Так условились в штабах. Не перепутайте, малейшая ошибка — и можно ударить по своим. — И после секундной паузы:
— Вылетать во второй половине ночи.
— Кроме бомб, захватите еще один груз. Вот этот... — Присутствовавший при разговоре Дакаленко протянул мне рыжеватый лист плотной бумаги.
«К гражданам временно оккупированной советской территории», — прочитал я набранный крупным шрифтом заголовок и быстро пробежал глазами по всему тексту листовки. В ней говорилось, что наши войска ведут борьбу с врагом, отстаивая каждую пядь родной земли, и что гитлеровцы несут огромные потери в живой силе и технике. Листовка подробно рассказывала о разгроме немецких захватчиков под Москвой, призывала население не верить фашистской лжи, подниматься на всеобщую битву с врагом и заканчивалась словами: «Где бы ты ни был, советский человек, не забывай, что ты — воин, патриот. Родина надеется на тебя и говорит: убей врага!»
— Помощь с воздуха нашим партизанам, — сказал Дакаленко, — ясно, не имеет цены, но и листовка — тоже. Она поднимет дух людей, им так нужна сейчас правда о положении дел в стране. Она укрепит веру, умножит силы в борьбе.
Ми знали это. Советским людям, находившимся на занятой врагом территории, как воздух необходимы ободряющие слова Родины. И мы с радостью понесем их, как весть о неминуемой нашей победе.
...Была глубокая ночь, когда мы пришли на аэродром. Предстоящее задание можно успешно выполнить только днем, ведь надо отчетливо видеть передний край, чтобы не нанести ошибочно удар по своим. Поэтому решили затемно перелететь фронт, чтобы легче было обойти опасные места, и с восходом солнца неожиданно обрушиться на головы фашистов.
И вот мы в воздухе.
— Нам, летчикам, раньше других приходится встречать рассветы и видеть солнце, — сказал однажды Леша Гаранин.
Это точно. Вот сейчас: внизу, под крылом самолета, — темно, а сзади, на далеком горизонте, — светлая полоска, словно отделяющая небо от земли. Полоска становится все шире я шире, багровеет, и в ее рубиновой купели показывается кусочек солнца. Кажется, оно выплывает из-под земли и, будто сонный ребенок, покачивается на дымчатой перине горизонта, посылая всему миру свой утренний привет. А на земле, под нами, все еще темно — там пока ничего не видно. Жаль только, что любоваться этим красивым зрелищем нам обычно бывает некогда.
Мы летим во вражеский тыл. Там партизаны ведут бой. Им нужна помощь. И все наши мысли — с ними, с народными мстителями, находящимися во вражеском кольце.
Начинался день — жгуче-морозный, но солнечный. Внизу, укрытая белыми снегами, лежала родная земля. Иногда среди этого лесистого края чернели большие прогалины с мелкими и крупными населенными пунктами — оккупированные врагом города и села. Прогалины соединялись между собой просеками — очевидно, дорогами.