— Вы обязаны были покинуть самолет на парашютах, — строго (.казал он, помолчал и добавил: — Ваше отсутствие обеспокоило Хозяина. Сейчас будете говорить с товарищем Молотовым.
Ну, тут уж я совсем растерялся. Шутка ли? С Вячеславом Михайловичем Молотовым — первым заместителем Председателя Совета Народных Комиссаров СССР, первым заместителем Председателя Государственного Комитета Обороны!
— По-н-н-нятно! — зачем-то ответил я и почувствовал, что даже заикаться начал. Никогда за собой такого дефекта не замечал, а тут — на тебе, от волнения. А в трубке уже другой голос.
— 3-здравс-с-ствуйте, т-товарищ М-молодчий! — и тоже заикается. (Он-то — по-настоящему.) — Что же это вы пропали?
— Да так уж вышло. Истребители напали, — начал я в растерянности нести какую-то околесицу. И на том конце провода поняли это.
— Ну, ничего-ничего. Мы уже доложили о вашем благополучном возвращении. И приказ вам на будущее: не рискуйте жизнью экипажа и своей тоже. Впереди еще много работы. Желаю удачи! — так закончил разговор В. М. Молотов и положил трубку.
А я все еще держу ее. Не пойму, в чем дело. Слышу какие-то короткие сигналы — и все. А голоса не слышно.
— Ты чего это? Замер с трубкой как изваяние. Говорят, что ль? — спросил командир.
— Не знаю...
— Ну, дай-ка.
Командир взял трубку. Посмотрел удивленно на меня:
— Разговор окончен.
— А сигналы?
— Да это же тебе не СПУ, а связь автоматическая. Зуммер! — засмеялся командир. — Ну, профессора!.. Композиторы! — И ко мне: — Ну как, получил?
— Получил.
— То-то же... А еще что?
— Товарищ Молотов успеха пожелал... — И тут же спросил о самом загадочном и волнующем, о том, о чем и спрашивать-то было страшно, аж дыхание перехватило: — А кто это — Хозяин?
Командир строго посмотрел на меня и ответил:
— Думаю, товарищ Сталин!..
И это был на самом деле он. Сталин постоянно интересовался авиацией. Знал фамилии некоторых летчиков. А Е. Голованов часто бывал у Верховного Главнокомандующего, пользовался у него уважением за смелость суждений, простоту. Вот, наверное, и назвал наш экипаж...
В кабинет командира полка могли входить только по вызову и с его личного разрешения. А сегодня сюда заходили все. И только затем, чтобы посмотреть на нас. Живых и невредимых. К тому же было на что посмотреть! Кино, да и только. С момента нашего взлета прошла почти неделя. Спали мы мало. Почти не ели. Осунулись, похудели. Одежда помялась. А когда ехали в тендере паровоза, то превратились в настоящих африканцев. Машинист паровоза заявил: «Если желаете ехать, товарищи летчики, то помогайте!» И мы помогали: пилили и кололи дрова, с угольной пылью подавали их кочегару, а тот бросал в топку. Но это было только начало нашей одиссеи. Доехав до Клина, мы с этим транспортом распрощались, дальше железная дорога не действовала, саперы строили мост.
Здесь нам посоветовали продолжить двигаться попутным автотранспортом, что мы и сделали. Нам повезло. Вскоре, устроившись в кузове поппутного ЗИС-5, мы радовались, что теперь скоро доедем до Москвы. Но попасть в столицу оказалось не так-то просто. На первом же КПП нам предложили высадиться. Документы одного из нас оказались неправильно или небрежно оформленными. Пошли допросы и переспросы. Мы не выдержали, затеяли спор, дело дошло до сильных выражений, а это было, понятно, не в нашу пользу. Короче, разрешение двигаться дальше нам дали только на вторые сутки.
Наконец мы в Москве. Осталось доехать до нашего авиационного городка. А это каких-то сорок километров. Сидим на вокзале и ждем поезда. II тут опять задержка. Подошел военный патруль. Мимо нашего экзотичного квартета он проследовать дальше, безусловно, не мог. Остановился и задержал. Препроводил к коменданту вокзала.
— Что за команда кочегаров? — был первый вопрос.
— Не кочегаров, — ответил я, — а летчиков. Наш рассказ слушали с увлечением, но в конце сказали:
— Тут вас много шатается разных...
Опять проверка, но вскоре отпустили и даже извинились.
И вот — мы дома. Моемся в бане. Потом ведут нас в столовую. А там ребята встречают нас криками «ура».
Спали мы с небольшими перерывами двое суток.
Наш самолет быстро восстановили, но взлететь с такой маленькой площадки было невозможно. Пришлось рубить лес, и только на облегченной машине, с минимальным количеством бензина, Семен Полежаев сумел подняться в воздух.
Нам же на этом самолете больше летать не довелось. Мне, Куликову, Панфилову и Васильеву приказано было выехать на один из авиационных заводов, где предстояло заняться испытанием новшества, увеличивающего дальность полета нашего бомбардировщика почти на 500 километров.
«Доложи: задание выполнили!»
В полк мы прилетели 1 марта 1942 года прямо с авиационного завода на испытанной нами машине. Прилетели утром. Как всегда, радостные минуты встречи. А к вечеру всех охватило волнение: на базу не вернулся экипаж Ивана Федоровича Андреева. Не было его и на второй день. Вслед за радостью пришла печаль. Но не только она, осталось и ожидание. Вера в то, что не погибли боевые друзья;, что они вернутся.
Как же были мы счастливы, когда из одной воинской части сообщили, что летчик Андреев, штурман Алейников и другие члены экипажа находятся у них.
Как они попали туда, рассказал сам Андреев несколько дней спустя.
...Изрешеченный осколками бомбардировщик чудом держался в воздухе. Работал один мотор. Но Иван Федорович успокаивал экипаж:
— Не волнуйтесь, до своих как-нибудь дотянем. Смотрите только внимательно за воздухом, чтобы нас не добили истребители.
И так продолжалось более двух часов. Наконец долгожданное.
— До линии фронта осталось десять минут лету, — сообщил штурман Сергей Алейников.
А на машине разладилось все окончательно. Высота 400, 300 метров... Маневрировать нельзя: самолет едва держится в воздухе. Внизу — глубоко эшелонированная оборона противника. Как раз над ней и зависает самолет. Ни обойти, ни спрятаться.
— Еще немного... Еще чуть-чуть, — шепчет Андреев, сжимая штурвал.
Вокруг хлопают снарядные разрывы. Все прицельнее. Все ближе и ближе. Раздается оглушительный грохот — снаряд попал в работающий мотор. Бомбардировщик резко накренился, опустив нос, пошел к земле. Андреев не выпускал из рук штурвала, надеясь посадить почти не управляемую машину. И это ему удалось. Удалось — не то слово. Не просто так это дается, не милостью божьей. А потому, что Андреев — прекрасный летчик, настоящий ас. Подняв к небу огромный столб снежной пыли, самолет сел «на брюхо» с убранным шасси, прорезав в плотно слежавшемся слое снега настоящий ров, что, собственно, и спасло людей.
— Вы целы? — спросил Андреев, придя в себя после такой необычной посадки.
Оказалось, больше всех пострадал штурман Сергей Алейников, остальные отделались легкими ушибами.
Присмотрелись.
— Э-э, да мы, товарищи, на нейтральной полосе, — протянул кто-то из членов экипажа.
— Немедленно покинуть самолет, — приказал Андреев.
Оказав первую помощь штурману (у него была повреждена нога), экипаж отполз от самолета и укрылся в неглубокой воронке. Такая предусмотрительность была нелишней, даже очень своевременной: немцы тут же открыли по машине минометный и пулеметный огонь и вскоре подожгли ее. В ответ наши артиллеристы начали яростный обстрел фашистских позиций.
До своих было метров триста. Иногда до экипажа доносилось:
— Держись, братцы, поможем!
— Нас видят, — подбадривал всех Андреев. — Зарывайтесь глубже в снег, прижимайтесь крепче к земле. Скоро стемнеет, тогда легче будет выбраться отсюда.
Наконец наступил вечер. Огонь с обеих сторон стих, а потом и прекратился.
— Живы? — вдруг донесся до летчиков приглушенный голос.
Андреев выглянул из воронки: двое в маскировочных халатах.
— Следуйте за нами, — прошептал один. — Мы проведем вас через минное поле.
Пришлось летчикам, как заправским пехотинцам, ползти по-пластунски. Через полчаса добрались до наших траншей. А спустя два дня были на своем аэродроме.
— Такая вот карусель, — закончил рассказ Андреев. — И что обидно: пяти минут не хватило. Да где там пяти — одной минуты, и перелетели бы через линию фронта.