На войне, так поняли мы уроки Микрюкова, нужно непрерывно совершенствоваться. Вчерашние удачно примененные тактические приемы уже разгаданы противником, и повторение их может привести к неудаче. Поэтому Микрюков добивался, чтобы мы все над этим думали и искали что-тo новое. Вначале мы не понимали нашего командира. Ну зачем он нас заставляет снова и снова готовиться к выполнению боевой задачи? Ведь мы уже выполняли аналогичные полеты, для нас это пройденный этап. Многие говорили, что обстановка сама подскажет, что делать в том или другом случае. Такое подсунет, что накануне никогда не додумаешься. Для чего же мучить себя заранее, все предугадать все равно невозможно. Командир убедил нас, что это не так. И только потом мы осознавали, насколько это важно. Не одну победу одержали мы благодаря науке Микрюкова. И, может, не одна жизнь была спасена...
Известно, что существуют такие методы воспитания подчиненных в армии — принуждение, убеждение и личный пример командира. Казалось бы, что может быть проще первого метода: отдал приказание и требуй от подчиненных беспрекословного исполнения. Но Микрюков делал это по-своему, по-особому отдавал приказания, тут тебе и убеждение, и принуждение. Как никто другой, он умел доказать или внушить нам необходимость выполнения приказа. И мы шли сознательно на его выполнение, хотя и знали, что наша жизнь в опасности. Безусловно, командир знал, что в полку есть люди, которые не подчинялись иным методам, кроме как строгому приказу. И тут он не давал спуску, такие у него были на особом контроле. Твердая рука, воля командира заставляли нытиков, лентяев, трусов (и такие были) выполнять боевую задачу точно и в срок.
Николай Васильевич глубоко понимал весомость личного примера командира для подчиненных как в боевой работе, так и в быту. Он при первой же возможности летал на боевые задания. Подполковник Микрюков был всегда с нами. Мы любили его, и, как мне кажется, он любил нас. Был строгим, но всегда справедливым командиром, его слово было законом, и никто в полку не осмеливался нарушить его. Именно при этом командире наш 748-й ДБАП особого назначения был преобразован во 2-й гвардейский авиационный полк авиации дальнего действия.
Жаль, что жизнь такого замечательного человека нелепо оборвалась.
А разве не жаль было боевого генерала, тоже нашего любимого командира Новодранова? А Коли Барчука?! Всех (подумать только!) тридцати девяти человек... Эта трагедия буквально потрясла всю авиацию дальнего действия.
На войне нет возможности долго оплакивать погибших. Мы с воинскими почестями похоронили товарищей и стали готовиться к новым боям.
Командиром полка был назначен полковник Иван Филиппович Балашов. За мужество, проявленное в боях с белофиннами, Иван Филиппович получил звание Героя Советского Союза. Перед началом Великой Отечественной войны он командовал 100-м бомбардировочным авиационным полком, в котором служил и я.
Дивизию принял генерал Дмитрий Петрович Юханов. В 1939 году я служил в 51-м авиаполку под началом полковника Д. П. Юханова. Так что оба эти командира были мне хорошо знакомы.
После налета на Будапешт авиация дальнего действия нанесла ощутимый удар по военно-промышленным объектам Бухареста. Так глубокий тыл врага на себе испытал ужасы войны. Там нас не ждали.
Понятное дело, мы должны были бомбить военно-промышленные объекты. Но пока к городу подлетаешь, по маршруту идешь, цель отыскиваешь — все видишь.
Никакой тебе войны. Как будто и в помине ее нет. Город — в вечернем блеске. Улицы и дома — в огнях.
А перед глазами — окровавленная родная земля. Город на Волге. Только остовы зданий. Улицы — будто сплошные раны. И Волга, словно рана живая.
Нет, не наша в том вина, что загрохотали взрывы во вражеских столицах. Не мы подняли меч. А кто поднял его, тот от меча должен и погибнуть.
Но как еще далека была победа. Ведь немецкие полчища рвались к Сталинграду...
И авиация дальнего действия на время как бы даже изменила своему названию, переключилась на ближние цели. Мы стали бомбить аэродромы, переправы, железнодорожные эшелоны, скопления войск противника. Нашему полку приходилось действовать, в общем-то, почти как штурмовикам — и с малых высот бомбы сбрасывать, а потом и цели обстреливать из пулеметов.
Мелькали дни, ночи. Рев моторов. Разрывы бомб. Взлеты. Посадки. Снова взлеты. По два вылета в ночь. Мы почти не отдыхали. А если и не было боевых вылетов, мы все равно поднимали машины в небо — учили молодое пополнение.
В начале войны летный состав нашего полка пополнялся за счет авиаторов Аэрофлота. Прибывали и «безлошадные», из других частей, в том числе и из соединений, прекративших свое существование по различным причинам. Но уже с середины 1942 года к нам стали прибывать экипажи, прошедшие обучение в школе боевого применения авиации дальнего действия. Эти молодые летчики, штурманы, стрелки, стрелки-радисты так и рвались в бой. По уровень подготовки не всегда соответствовал даже минимальным требованиям безопасности полета, и далеко не в боевых условиях.
Теперь время иное — не было такой необходимости, как в начале войны, выпускать экипажи в бой без учета их подготовки. Мы имели возможность их подучить. И главное: свои знания и боевой опыт — все передать молодому пополнению.
Молодежь быстро осваивала сложные элементы полета. С громадным интересом слушали парни опытных, побывавших во многих переплетах летчиков и штурманов. Когда экипаж, по решению старших, был готов для боевых действий, его выпускали на ближние цели, в хорошую погоду, туда, где, по имеющимся данным, слабая противовоздушная оборона противника. С каждым разом задания становились труднее. Так постепенно новые экипажи приучались к сложным видам полета. А там уже, глядишь, новички наравне со всеми летали в боевом строю эскадрильи в трудные рейсы по глубоким тылам врага.
Такая выработанная жизнью, продиктованная фронтовой обстановкой методика позволила сократить время подготовки, боевого становления, созревания экипажей и, что уж тут скрывать, застраховать их от гибели в единоборстве с противовоздушной обороной противника. Ребята осваивались, некоторым удавалось довольно быстро выйти в число лучших экипажей полка. Например, Николай Харитонов, Федор Титов стали Героями Советского Союза, их штурманы Алексей Черкасов, Николай Беляев отмечались правительственными наградами. О них писали в газетах.
Я уже рассказывал, что на нашем самолете уже не один раз отправлялся на боевое задание военный корреспондент майор В. Гольцев. Бывали с нами в полетах и другие журналисты.
Трудное это дело — не имея специальной военной подготовки, участвовать в воздушном бою, понять суть дела и написать очерк, привезти «горячую» от боя фотографию или сделать эскизы в ходе схватки.
Было и так: слетает писатель в составе нашего экипажа на боевое задание и ничего не напишет.
Мы не обижались на людей, многие из которых только вчера надели военную форму, понимали, что не просто человеку разобраться и описать события боя, тем более в условиях полета, где обстановка бывает настолько сложной, что и нам, видавшим виды авиаторам, не всегда все понятно. А моральное состояние! Это же не прогулочный полет! Мы, сколько могли, помогали корреспондентам разобраться в обстановке, разъясняли авиационную терминологию.
Особым уважением у летного состава нашей дивизии пользовались частые наши пассажиры — майор Виктор Гольцев, лейтенанты Семен Красильщик, Леонид Шершер. Эти корреспонденты были нашенскими — мы привыкли к ним, а они к нам. Мы понимали друг друга, и это было приятно нам всем. Красильщик летал на боевые задания более пятнадцати раз, в составе нашего экипажа выполнил пять боевых вылетов. Немалый налет был и у его друга Леонида Шершера. Он не раз подвергался опасности. Очень жаль, что этот любимец всего личного состава нашей дивизии, лейтенант с блокнотом, как его называли, погиб в одном из полетов.
Всем известны талантливые художники Кукрыниксы — М. В. Куприянов, П. Н. Крылов, Н. А. Соколов. Они нарисовали картину, где изображен самолет-бомбардировщик и экипаж при подготовке к боевому полету.