И вот 10 августа 1941 года. Вторая половина дня. Все экипажи в сборе. Узнаем о боевой задаче: ночью совместно с группой самолетов, взлетающих с острова Сааремаа, надо будет нанести бомбовый удар по Берлину. Нас собрали в большой комнате. Летчики и штурманы экипажей разложили на столах полетные карты. Производим необходимые расчеты и прокладку маршрута к фашистской столице.
Задачу на боевой вылет нам ставил лично командующий Военно-Воздушными Силами РККА генерал П. Ф. Жигарев. Это еще раз подчеркивало всю важность задуманной операции. Указания были короткими: время взлета, состав боевых групп и маршрут полета.
— Какие есть вопросы?
Таковых у нас не оказалось. Да их и не могло быть. Мало кто из нас представлял, что ждет нас там, на маршруте, как действовать в особых случаях. Не имели мы сведений и о противовоздушной обороне противника как на маршруте, так и в районе цели.
Комбриг М. В. Водопьянов готовился к полету тоже. А наше командование полка оставалось на базовом аэродроме. Почему? Еще сюрприз: будем взлетать не с бетонированной полосы, а с грунта.
— Как же так? — обратились к старшему нашей группы капитану Степанову. — Не годится это. Ведь и бомб столько. И полная заправка горючим.
Степанов в ответ только плечами пожал. А потом и сам высказал свое удивление. Но дискутировать у нас не было права: приказ есть приказ! И чей приказ!..
«Тов. Водопьянову
Обязать 81-ю авиадивизию во главе с командиром дивизии т. Водопьяновым с 9.VIII на 10.VIII или в один из следующих дней, в зависимости от условий погоды, произвести налет на Берлин. При налете, кроме фугасных бомб, обязательно сбросить на Берлин также зажигательные бомбы малого и большого калибра. В случае если моторы начнут сдавать по пути на Берлин, иметь в качестве запасной цели для бомбежки г. Кенигсберг.
И. Сталин».
Личная подпись Сталина на приказе командиру дивизии, требовавшем произвести налет на Берлин, воодушевила нас на выполнение задачи.
Но на одном порыве патриотизма преодолеть трудности боевой задачи оказалось невозможно. Неудачи начались на взлете. На самолетах ТБ-7 двигатели были ненадежными. И это привело к нескольким авариям тут же, вблизи аэродрома. Нашему Ер-2, перегруженному бомбами и горючим, потребовалось взлетное поле большего размера, нежели предполагалось.
Мой Ер-2 стоял на предварительном старте в ожидании своей очереди, и я видел, как взлетали товарищи. Это были не те обычные взлеты, которые мы привыкли наблюдать на аэродроме, а цирковые трюки. Одна машина, оторвавшись от земли, буквально повисла в воздухе, качаясь с крыла на крыло. Потом, протянув немного дальше, за пределами аэродрома ударилась колесами о землю. Поднялся столб пыли. От такого удара мог бы произойти взрыв. Многие попадали, опасаясь поражения осколками. Но произошло чудо. Когда рассеялась пыль, мы увидели — самолет летит. Он с трудом перетянул через лес, почти по макушкам деревьев, и пошел на выполнение задания.
Настала и наша очередь. С полным полетным весом я никогда еще не взлетал, но это не пугало. Боялся другого — как бы не отменили взлет. «Только вперед, — думал я, — на Берлин, через любые трудности и преграды».
Наконец красный флажок опущен. Получив разрешение на взлет, я вывел двигатели на форсированный режим работы, отпустил тормоза, и самолет начал разбег...
Сколько бы ни прошло лет с того времени, а я во всех деталях буду помнить этот взлет.
Когда под самолетом мелькнул край аэродрома, мне ничего не оставалось, как взять штурвал на себя, хотя скорость для отрыва была еще мала. Движение штурвала заставило самолет нехотя поднять нос. Основные колеса повисли в воздухе, а хвостовое продолжало катиться по земле. Самолет не летел, он висел на моторах, ему еще немного не хватало скорости. Преждевременно увеличенный взлетный угол ухудшил его аэродинамику, и он вновь опустился на землю основными колесами.
Может, и обошлось бы все, но за пределами аэродрома была канава дренажной системы. Туда и попали колеса. Последовал резкий, огромной силы удар. На некоторое время все — и небо, и земля — смешалось с пылью. В сознании было одно: сейчас, последует взрыв, и мы взлетим на воздух. Но не на крыльях самолета, а от наших же бомб.
На аэродроме снова все попадали на землю, ожидая взрыва. Но его не последовало. Постепенно пыль улеглась, и все увидели, что в ста метрах за пределами взлетного поля, у лежавшего на брюхе самолета, стоят четверо людей.
Командование приняло решение прекратить отправку самолетов — слишком очевидным был риск. К нашей машине подъехало несколько легковых автомобилей. Это командующий ВВС и сопровождающие его лица объезжали упавшие самолеты за пределами аэродрома. Выслушав мой доклад, генерал одобрительно похлопал меня по плечу и сказал:
— Молодец, лейтенант, своевременно убрал шасси.
Мою попытку объяснить, что шасси лежат в канаве, генерал уже не услышал, он торопился к другому самолету. И снова первый блин, и снова, как говорится, комом. Боевая работа нашей дивизии особого назначения началась неудачно. Это было видно и нам, молодым летчикам. А руководителям постарше, о чем свидетельствуют их воспоминания, написанные и опубликованные позже, стало ясно, что задуманное большое мероприятие нужно готовить серьезно, с глубоким знанием дела, и не только исполнителям, но и, в первую очередь, руководителям. Убедительным примером этому были успешные налеты на Берлин бомбардировочных групп, действовавших с острова Сааремаа. Эти экипажи готовили полковник Е. Н. Преображегский, майор В. И. Щелкунов и капитан В. Г. Тихонов. Они не только хорошо знали свое дело, сами водили в бой бомбардировочные группы, и это позволило им здраво оценивать положительные и слабые стороны машины. Ошибки выявлялись и быстро устранялись, что обеспечивало минимальные потери. Налеты на Берлин этих групп производились почти месяц и были прекращены, когда кончились запасы бомб и горючего.
У нас из взлетевших самолетов до Берлина долетели почти все. Самолеты Ер-2 также дошли до цели и нанесли удар. Но обратно возвратиться удалось не каждому. Экипаж Степанова погиб над целью, самолет Кубышко был сбит истребителями при возвращении на свой аэродром. Его экипаж был вынужден покинуть горящую машину. Командир дивизии со своим экипажем возвратился домой, но... на автомашине. Их самолет тоже был сбит зенитной артиллерией. И тоже на обратном маршруте.
Через некоторое время вышел приказ Верховного Главнокомандующего, в котором был дан анализ результатов налета на Берлин нашей 81-й авиадивизии. Сам приказ до нас полностью не довели. Было сказано, что участникам налета объявлена благодарность.
Подробности узнали после. Командирам кораблей А. А. Курабану, М. М. Угрюмову, А. И. Панфилову, В. Д. Видному, В. А. Кубышко и всему личному составу экипажей была объявлена благодарность. Сталин распорядился выдать единовременное денежное вознаграждение участникам полета, а лучших представить к наградам.
«Бомбить будем, бомбить!»
Командиром нашей 81-й дивизии дальнебомбардировочной авиации назначен подполковник А. Е. Голованов. Это известие было встречено по-разному. Бывшие летчики Аэрофлота, знавшие его по совместной работе, говорили, что это человек деловой, порядок он наведет. Кое-кто из кадровых военных высказывал сомнение:
— Какой там порядок? Он же не военный. Аэрофлотовец...
— А мы что — не военные?! — восставали тут же вчерашние гражданские пилоты.
— Слышали же, как ваш Макарыч в строю здоровается?
— Так то — Макарыч, а то — Голованов. Да и Макарыч приветствовать начальство уже научился.
— Повоюем — увидим...
Но, забегая вперед, скажу, что Александр Евгеньевич — авиатор незаурядный. Он был шеф-пилотом Аэрофлота, к тому же участвовал в боях на Халхин-Голе, в финской кампании. По настоянию известного в стране авиатора дважды Героя Советского Союза генерала Я. В. Смушкевича Голованов написал письмо И. В. Сталину.
«Товарищ Сталин!
Европейская война показывает, какую огромную роль играет авиация при умелом, конечно, ее использовании.