Третья в нашем кабинете – Миранда.
Красивая женщина эта Миранда – что-то вроде зрелой русалки, когда длинные волосы еще можно носить распущенными по плечам, но уже очень скоро они станут выглядеть как сушеные водоросли, и придется собирать их в пучок.
Редактор включил ее в число «персон нон грата» для дружбы – в числе прочих женщин невнятной судьбы: заботится о моем реноме, типа – она плохо на меня повлияет. Говорит – Миранда хорошая мать, но тем не менее разведенная женщина с сомнительной репутацией. И еще две такие есть – но они сидят в других кабинетах, встречаемся только на летучках или в коридоре.
У нас тут даже пройтись с мужчиной под ручку рискованно, а они себе позволяют жить как вздумается на виду у всего города! Смелые женщины, ничего не скажешь.
Наталья доложила, что Миранда живет с дочерью-подростком, никаких мужчин вроде бы рядом нет, но выглядит как кинозвезда – в красных платьях, шубках и бликующих перстнях. На работу приходит когда проснется, а это не раньше двенадцати, и прежде всего пьет кофе и обходит кабинеты – собрать сплетен.
Кажется, редактор в чем-то прав – что у меня может быть общего с глуповатой хабалистой бабенкой?
– Она хорошая, – жмурится Наташа, – но доведет меня, что я ее уволю за прогулы!
Вот и сегодня Миранда опоздала на работу.
Наталья злая, как оса, получила по шапке от шефа, не может до нее дозвониться.
– Вот как я буду выкручиваться?! Выгонят ее, будет знать!
И тут коричневая крашеная дверь распахнулась, на пороге – заплаканная дочка Миранды, Клара. Рухнула на стул и зарыдала в голос.
Мы подорвались, забегали со стаканами воды и полотенцами и еле выцарапали новости: Миранду вчера ночью сбила машина, она в больнице. Бедная девочка совсем одна, дед старый и больной, дядя с Мирандой в ссоре.
Наташа распорядилась собрать денег и успокоить шефа, а меня послала с зареванным ребенком в больницу.
Миранда лежала на спине и не шевелилась: порвана связка в плече и трещина в тазовой кости. Пара месяцев лежачего режима.
Кларка то и дело плачет, Миранда стонет, мор и глад кругом. Словно грозный ангел встал предо мной и взмахнул мечом (у них точно есть мечи?!) – без тебя они пропадут!
Пойду-ка я к ней жить на время.
Остаться переночевать у друзей – дурной тон, особенно молодой женщине: спать надо у себя дома или у родственников.
Неожиданно у Миранды оказалась великолепная квартира, похожая на драгоценную шкатулочку.
Пока мы осторожно укладывали Миранду на диван в гостиной, времени разглядывать не было, зато когда я рухнула в кресло и навела фокус, увидела чудесное и изящное, Версаль и Фонтенбло, все продумано и сделано тщательно и с любовью.
Мне казалось, что мать-одиночка должна жить очень скромно, а в наше смутное время и вовсе – на грани нищеты.
– Это мое приданое от родителей, – простонала Миранда, которая даже с переломанными костями в первую очередь не забудет похвастаться!
Мы с Кларкой будем спать во взрослой спальне, пока ее родная мать не выздоровеет; а я побуду в роли матери Терезы.
И заодно помечтаю о собственной квартире, пусть не такой безумно красивой, но своей.
Такое-то число такого-то месяца.
Миранда
Начались будни в роли сиделок.
Первый раз после катетера Миранда никак не могла пописать сама. Мучилась страшно.
Поставили мы ей утку, вызывали рефлекс – то будто она едет в автобусе и дико хочет «пи-пи», и тут шофер останавливает, она зайцем сигает в кусты, и – оооо, наконец-то облегчение! Или другой вариант – сидит на совещании, ужасно хочет в туалет и… далее по тексту.
Битый час изображали театр двух актрис!
Хоть тресни, ничего не получается.
– Надо самой, – нудит Кларка. – Иначе вообще разучится!
– Вот я сейчас точно взорвусь!
Решили катетером, пока она не лопнула.
Искали то место, откуда писают.
Не нашли!
– Мама, нету дырочки, – чуть не плачет Кларка.
– Блин, как же я писала всю свою жизнь?! – недоумевает Миранда.
– Тут есть, но другое. Я отсюда родилась! – деловито хмуря брови, исследует Клара сложный объект.
– Да вы с ума сошли! Машина не убила, вы меня доконаете! – Миранда уже всерьез страдает.
Извелись все трое, но катетер каким-то чудом засунули, и бедная пациентка счастливо освободилась; однако это компромисс – надо добиваться самостоятельного процесса без помощи приспособлений.
Единственное, чем она могла шевелить безболезненно, – левой рукой, все остальные части тела при малейшем движении беспощадно болели. Пришлось ухаживать за ней, как за настоящей тяжелобольной: ставить утку, кормить бульоном с ложечки, расчесывать волосы, без конца поправлять подушки и ни на секунду не оставлять одну.