Я ненавидела все эти таблетки, эту горечь, я давилась ими, но всё равно пила, потому что они помогали, пускай и незначительно.
Единственным спасением от боли был сон. Поэтому каждая ночь являлась избавлением от дневного кошмара, хотя прежде я должна была ухитриться уснуть. Для этого мне давали снотворные, и я буквально проваливалась в глубокий сон, как в яму, но это был самый долгожданный момент за весь день. Ведь там, во сне, боли не было. Там была я — и чудесные, удивительные, сказочные миры! Я не знаю, откуда всё это бралось; мама никогда не читала мне сказок, ведь даже её шёпот оборачивался для меня ещё одним испытанием болью.
Но там, в этих снах, было всё то, о чём обычно пишут в сказках, и даже больше. Там были миры, которые никто и никогда не описывал. Там были существа, которые с радостью принимали меня, люди, которым я была рада больше, чем своим родным. Звучит странно, но, думаю, причина понятна.
У снов было продолжение — и да, и нет, потому что сны не были просто историями, они были мирами с тысячами, с миллионами историй, с целой жизнью, прожитой вне пространства, которое принято называть «реальностью». Я, правда, не задумывалась о том, что реально, а что нет; я просто делила свою жизнь на дневную боль и ночную радость.
Братьям было запрещено со мной общаться, Кот входила в нашу комнату исключительно в носках, чтобы не производить лишнего шума. Родители (обычно мама) приходили утром, днём и вечером, чтобы принести еду и дать лекарства.
Так протекала моя жизнь.
Но однажды всё закончилось.
Я помню тот день. У меня ведь хорошая память. Я помню, как проснулась и, как обычно стараясь не открывать глаза, вдруг поняла, что боли нет.
Нет! Её не было! Я открыла глаза и поймала лучик света, ухитрившийся пролезть в щель между шторами, но только сощурилась с непривычки. Боли не было! Я позвала Кота (она тихонько спала на верхней полке) и обнаружила, что могу говорить, — голова не болела!
Я не могла поверить. Это было похоже на сон — как бы банально это не звучало. Просто я никогда не чувствовала подобного; это было всё равно, как если бы я однажды поняла, что могу дышать под водой, например. И не во сне, а наяву.
А Кот свесилась со своей полки, улыбнулась и сказала:
— Доброе утро, сестрёнка.
С этой фразы для меня, и для всех нас началась новая жизнь.
Моему счастью не было конца. Больше не нужно было всех этих таблеток, больше не нужно было вести тот кошмарный образ жизни, который был моей реальностью с рождения. Родители, конечно, сразу же отвезли меня к врачу, но тот снова лишь развёл руками: мол, такое иногда случается, вам повезло, поздравляю. Теперь ваша дочь сможет вести нормальную жизнь обычного ребёнка.
Однако сны никуда не ушли. За все эти годы я, похоже, сроднилась с ними больше, чем со своей семьёй. И я была рада тому, что мне не пришлось отказаться от них ради этой новой жизни.
Но даже я удивилась, когда поняла, что сны мои вышли за пределы ночи. Это было необъяснимо, но я могла «заснуть» в любой момент. Однажды я заснула прямо за столом, во время обеда, и Кот, с которой мы всегда ели вместе, заволновалась. Она рассказала о моём «феномене» Лохматому, а тот счёл необходимым сообщить о нём родителям. Помню, папа с мамой зашли к нам в комнату, и мама спросила: «Соня, почему ты засыпаешь? Ты себя плохо чувствуешь?»
Но я прекрасно себя чувствовала! Я была даже рада тому, что могу чаще бывать в мирах, что стали мне так дороги за эти пять лет.
Родители переглянулись. «Если ребёнок не жалуется, — сказал папа, — значит, волноваться не о чем. Я думаю, это нечто вроде нарколепсии». «А если она станет лунатиком?» — спросила мама взволнованно. «Тогда обратимся к врачу, — кивнул папа. — Но я не думаю, что это опасно. Главное — не оставлять её одну. Так что, Вася, будь добра, присматривай за сестрой. И братьям скажи». «Хорошо, папа», — ответила Кот.
И снова улыбнулась.