— Спасибо, Соня, — отвечает он, не отрываясь от чертежа. — Поставь, пожалуйста, на табуретку.
— Верно, дочка, — говорит мама ядовито, — поставь тарелки на табуретку. Вот увидишь: папа их благополучно смахнёт и мы снова останемся без завтрака.
— Ох, Алина, я тебя умоляю!.. — начинает было папа, но я уже ухожу, оставив тарелки на полу возле живописной груды самолётных деталей.
Теперь — Матрица.
Странное дело. Он сидит за своим столом, но его взгляд устремлён не в мониторы, а отчего-то в пол. Я кашляю, возвещая о своём прибытии. Он вздрагивает (!) и, подняв голову, какое-то время смотрит на меня непонимающим взором.
— Завтрак, Матрица, — говорю я спокойно. Моя семья — люди странные, что уж тут поделать.
— Да-да, конечно... — Господи, он рассеян, как… как Лохматый! — Спасибо, Соня. Слушай, ты знаешь, ты вот что… Брат сегодня сам не свой, чудит чего-то… Так что ты уж с ним поаккуратнее, ладно?
— В каком смысле — «поаккуратнее»? — изумляюсь я. — Я что его — бить иду, что ли? Вот твоя каша, приятного аппетита.
— Спасибо.
Он так же рассеянно берёт тарелку и начинает есть. О чём он думает, интересно? И что ещё там натворил Лохматый, раз уж даже невозмутимый Матрица впал в прострацию?!
Я вежливо стучусь в балконную дверь. Матрица снова вздрагивает и, подняв на меня глаза, повторяет:
— Поаккуратнее… ладно?
— Кровавая бредятина всё это, — отзываюсь я. Матрица кивает:
— Что-то в этом роде.
На балконе происходит какое-то копошение. Потом дверь распахивается, и оттуда высовывается физиономия Лохматого. Да, с ним и правда что-то не так: он не просто чем-то озабочен, он ещё и ухмыляется! Притом с совершенно безумным видом.
— Сонечка! Слава Богу! Заходи, давай, ну же!
Да. Это уже серьёзно. Обычно Лохматый никого не пускает, и уж тем более не зовёт на свой балкон. Исключение он делал только для Кота.
Ладно, Соня, крепись. Подумаешь, брат в очередной раз свихнулся. И не такое видали.
Вхожу. Лохматый, ещё недавно голодный как волк, кажется, не обращает на кашу ровным счётом никакого внимания.
— Ну? — спрашивает он так, словно ждёт от меня какой-то экстраординарной реакции. Интересно, на что?
— Что — «ну»?
— Ну как это — «что»? — поражается Лохматый, но сразу же мрачнеет. — Значит, всё именно так, как я… Но это же… Вот же она, — ты что, не видишь, что ли?!
— Кто — «она»?
Я стараюсь говорить предельно спокойно, хотя по спине вовсю бегут крупные ледяные мурашки.
— Да как же это — «кто»? — шепчет Лохматый. — Как это — «кто»? Это же Кот! Твоя сестра, Василиса! Кот же!!
Зубы мои плотно сжаты. Руки с подносом предательски дрожат, а ведь там, помимо тарелки Лохматого, ещё и моя тарелка. Не дай Бог раскокаю… Да ещё и кашу по всему балкону собирать потом…
— Я. Никого. Не. Вижу, — губы сами чеканят слова, словно гирьки падают на весы. — Вот. Твоя. Каша. Приятного. Аппетита. Брат.
С этими словами я, стараясь не смотреть ему в глаза, приседаю на корточки и ставлю тарелку на пол. После чего встаю и так же механически выхожу с балкона, ничего не видя и не слыша, даже не закрывая дверь.
Так же молча шествую мимо хмурого Матрицы, сидящего с почти нетронутой тарелкой каши в руках, через «комнату мальчиков» и коридор в «комнату девочек».
Здесь я, стараясь дышать ровно, ставлю свою тарелку на стол. Добившись успеха на этом непростом поприще, я наконец-то даю своим чувствам волю.
Пустой поднос летит к чертям и со страшным грохотом обрушивается на пол. Эхо от его падения разносится по коридору.
Слава Богу — никто не видит, как я сижу на коленках около своего стула и взахлёб, но совершенно беззвучно плачу.
…
Часть вторая.
Глава 4. Лохматый: Кот и побег.
— Но почему? То есть, я всё-таки сошёл с ума?
Кот задумчиво глядела в серое небо за моими окнами.