Ровно напротив «комнаты мальчиков», через проём коридора расположилась «комната девочек». Окна первой выходят на восток: это прихоть япониста-Лохматого; кроме того, из-за такого расположения в комнате почти никогда не бывает солнечно, а это уже по душе тенелюбивому Матрице. Окна второй, соответственно, обращены на запад. Против этого тоже никто не протестует: отчасти потому, что мне всегда больше нравились закаты, отчасти потому, что я — абсолютная, тотальная сова и люблю поспать, а отчасти потому, что протестовать больше некому, ибо Кот, которая могла бы сказать своё веское слово, со мной почти не живёт.
Ну вот мы и добрались до, пожалуй, ключевого персонажа этой истории — Кота.
Кот — это моя старшая сестра. Вообще-то её зовут Василиса, и она, в отличие от братьев, на своё имя вето не накладывала, но все настолько привыкли называть её Котом, что это прозвище стало для неё едва ли не важнее паспортного имени.
Прозвище прилипло к Коту из-за того, что Кот — неисправимая бродяга. Лохматый рассказывал, что «тяга к перемене мест» проснулась в ней годам к 14 и сразу же плотно вошла в привычку. Родители сперва были против и даже пытались что-то предпринимать, но Кота было невозможно удержать. Она неожиданно пропадала и столь же неожиданно появлялась, так что пару лет спустя родители махнули на Кота рукой, ибо уверились в следующем: куда бы Кот не ушла, она всё равно вернётся домой.
И она действительно возвращалась…
В сущности, про Кота здесь будет сказано ещё очень и очень много (даже больше, чем про самолёты), так что пока ограничусь этим.
В заключение, наверное, стоит сказать пару слов о себе, хотя бы потому, что в этой истории я не столько рассказчик, сколько действующее лицо. А что, так ведь тоже бывает, правда?
Будем знакомы: Рудакова Софья Альбертовна. Впрочем, все зовут меня Соней и правильно делают, и не только потому, что мне всего 19. «Софья Альбертовна» — звучит несколько громоздко и весьма претенциозно, вам так не кажется? Что поделать: имена и тем более отчества за нас всегда выбирают другие, а в нашем случае их выбирал папа, который, как бы смешно это ни звучало, тоже терпеть не может своего имени-отчества.
Однако вернёмся ещё ненадолго к моей скромной персоне.
Соня — это не только имя, но ещё и прозвище. Вот уж воистину, далеко моим родным ходить не пришлось, а всё потому, что я очень люблю поспать. Это не значит, что я лентяйка или что-то в этом роде. Просто для меня сон — это, скажем так, более интересная и гибкая версия «реальности» с неизменной фантастической составляющей. А что? Каждому — своё: Лохматый живёт в мире собственных мыслей и неизбежного аниме, Матрица живёт известно где, Кот… Кот, как герой Цоя в «Ассе», на белом свете живёт, пусть и не музыкант. А я живу в своих снах. Ха, ручаюсь, вы сейчас представили меня этакой сомнамбулой, Кэрроловской Ореховой Соней, витающей где-то между сном и бодрствованием? Так ведь? Три «ха-ха»! Я совсем не такая! Я совершенно нормальная девятнадцатилетняя девчонка, ничуть не хуже других! Честно-честно! Работаю в книжном магазине, люблю читать, пробую себя в мелко- и среднемасштабном графоманстве, — ну так, без фанатизма. А сны, ну… Сны — это сны. Я ещё расскажу о них поподробнее, но — позже.
А пока я — сонная, потому что утро; продираю глаза, потому что впору вставлять в них спички, и потому что из небольшого динамика над кроватью доносятся приглушённые стенания Лохматого о том, что он ужасно голоден, и монотонно-хрипло бурчит Матрица, напоминая мне, что сегодня я — дежурный по кухне.
Эта традиция (хотя правильнее было бы сказать «повинность») прижилась у нас примерно лет десять тому назад, когда родители решили, что дети вполне способны сами позаботиться не только о себе, но и о них. Лохматому тогда было 24, Матрице — 19, Коту — 14, а мне — 9, но я была уже весьма самостоятельной личностью.