— Думаешь?.. Ну, может и так…
Шли мы медленно, так что ангар и не думал заканчиваться. Впрочем, тут другое: в снах всё не так, как в жизни. Если сон не меняется, значит, что-то мешает ему измениться.
— Что, как ты думаешь? — Кот читала мои мысли. Опять-таки, во сне это дело обычное.
— Не знаю. Наверное мне просто страшно.
— А ты не бойся, Сонькин. Я ведь почти всё уже сделала. Поедете завтра в Рубецкое, там всё и решится.
— Что — «всё»?
— Проснёшься — увидишь.
— Странная ты какая-то в этот раз, Кот, — бурчу я. — Утром совсем не такая была.
— Ты тоже, — парирует сестра. — Кроме того, если уж так рассуждать, то и не Кот я вовсе.
— А кто? — удивляюсь я. Шутит, что ли?
Но она не отвечает, только улыбается.
Вдруг через прореху в крыше пробивается яркий солнечный луч, окатывая меня тёплым светом. Я морщусь, заслоняя глаза ладонью, и на какой-то момент теряю Кота из виду.
И тогда Кот отвечает — отчего-то не своим голосом:
— Ну, например я.
Я смотрю на Кота, но это не Кот! Это дед!
— Ой, дед! Как здорово! А где Кот? — чудные они всё-таки, эти сны.
— Где-где, гуляет Кот, как обычно, — ворчит дед добродушно. Он точь-в-точь такой, каким я его запомнила. На нём светлый костюм, который он всегда надевал для поездки в Москву. Его седые усы смешно топорщатся, а на голове у него — лёгкая парусиновая шляпа. И глаза — как мои и мамины, — серые, с хитринкой.
— А ты правда умер? — зачем-то спрашиваю я.
Дед смеётся.
— Ну умер, и что? Надоело жить, устал, вот и умер. А ты поживи с моё, я на тебя посмотрю.
— Мог бы и предупредить, что умирать собираешься.
— Ну да! Позвонил бы вам и сказал: так мол и так, я тут помирать собрался, так что приезжайте хоронить. Так, что ли?
— А хоть бы и так.
— Да ну, Сонька, тебя не поймёшь никогда. То ли шутишь, то ли всерьёз говоришь. И потом, ты на меня особо не смотри. Важно ведь не то, я это, Кот или ещё кто. Важно тебя отсюда вывести.
— А что потом?
— А потом — суп, с Котом! — хохочет дед, и я тоже не могу сдержать смеха.
И всё-таки…
— Дед, а у тебя мечта была?
— А то как же. Была, и не одна.
— И что? Сбылись?
— Сама посуди. Вон, когда пацаном был, семья наша была бедная. Папка на войне пропал, мама в колхозе дояркой всю жизнь трудилась. Вот я и мечтал. Думал: вырасту — стану большим человеком. А на селе тогда кто был большой человек? Правильно, председатель. Ну вот, им я и стал в конце концов. И мама дожила. Умерла тихо, в покое и достатке. А у меня уже Алька подрастала. Я тогда мечтал, чтобы ей счастливо жилось… И о внуках мечтал, конечно. Ну? Видишь? Все мои мечты сбылись.
Я поглядела на деда: лицо у него было… спокойное. Умиротворённое лицо. Он смотрел вперёд, туда, где белел солнечным светом дверной проём. Наверное, подумала я, так и выглядят люди, которые прожили хорошую жизнь и ни о чём не жалеют. Ну или вот Кот, например, — у неё лицо такое было; правда, улыбка была другой — радостная, весёлая, озорная. А у деда — спокойная, светлая, добрая.
«Как же всё-таки хорошо…»
— Дед, а ты сказал, что мечта о мамином счастье сбылась? Но разве она счастлива? Они с папой всё строят свои самолёты, строят, да никак не построят. И вообще непонятно — как дальше-то жить? В смысле, не так, чтобы по инерции, а так, чтобы наша жизнь наконец изменилась? Вот бы им достроить свой самолёт…
— Так они его достроили, внучка. Гляди!
И внезапно я обнаружила, что мы стоим в том самом дверном проёме! Бесконечный ангар здесь заканчивался, а дальше начиналось то самое поле, из моего утреннего сна, а над полем синело небо. Огромные белоснежные облака неторопливо плыли в этой сияющей, звенящей синеве.
— Смотри — вон они! — крикнул дед и помахал небу рукой.
Я задрала голову вверх и увидела, как из-за тучи вынырнул небольшой серебристый биплан! Вдруг, словно заметив нас, он начал стремительно снижаться, и спустя минуту с громким жужжанием пронёсся прямо над нами! Всё это произошло за несколько секунд, но я успела увидеть их — машущих нам руками, в очках-консервах и клетчатых шарфах, немножко нелепых, как первые авиаторы в их чудных костюмах.