После того как Б. И. Южный под благовидным предлогом забрал у меня двух сотрудников, оставшиеся вырыли ров вокруг крепости, и отныне голыми руками нас было не взять. Будто отрешенные от практических забот сегодняшнего дня, мы жили, пожалуй, где-то в грядущем пятнадцатилетии, в 1982 году, тогда как шеф надежно окопался в своем 1952-м. Шестидесятилетний профессор удачно перестроился или совпал со временем, являя собой модный ныне образ руководителя, действующего не с помощью громкоговорителя, но управляющего машиной исключительно экономическими рычагами. И мы, осколки романтической поры, видимо, сильно раздражали его. Наесться, напиться, насытить ближних, купить все, что только можно купить, потребить больше других — и на том закончить свою жизнь? Это было не для нас.
Уже задним числом я пытаюсь понять: что заставляло нас так отчаянно сопротивляться все эти годы под открыто развернутым знаменем, откуда брались силы?
Как ни назвать наше противоборство: борьбой нового со старым, романтики научного поиска с приземленностью умеренного процветания (искусственно затянутого отцветания Б. И. Южного и тутти кванти) — все окажется не вполне точным. Одна Катя, пожалуй, более или менее ясно представляла себе положение вещей, ибо каждый вечер измученный дневной борьбой Лаокоон перелистывал перед ней страницы этого утомительного романа.
О господи, мы жаждали новизны, свежести, открытий! Среди более чем тридцати вполне правоверных учеников и последователей Южного, мы, кстати сказать самая молодая группа лаборатории, ощущали долг перед человечеством, желание, жжение, потребность быть иными. Неверно утверждать, что из этой потребности родилась наша тема. Скорее наоборот. Мы ощущали себя солью земли, забывая о том, что самой землей был как раз Б. И. Южный и его праведные сотрудники.
Еще до поездки во Львов я замечал, как в последнее время что-то происходит с нашим поколением. Будто жили мы каждый сам по себе, растворенные в большом деловом мире, — и вдруг кто-то невидимый протрубил сбор тридцатилетним, мы побежали и стали строиться по росту. Должностной мир менялся на глазах: старики уступали место молодым. К нам приглядывались, нас выдвигали, на нас надеялись. И мы торопились — каждый по-своему.
Тем временем, как иные наши друзья бойко взбирались на близлежащие холмы и холмики и укреплялись там, мы лезли на гору по вертикальной стене. Жизнь гудела где-то внизу, под нами, Южный неистовствовал, уговаривал, угрожал, соблазнял, а мы словно оглохли от высоты.
8
Лукино 27183 31 1540
Москва Г-146 Фрунзенская набережная 40/2 кв. 56
Березкиной
Я у мамы буду Москве через три недели
9
На львовской конференции я прочитал сорокаминутный доклад, хотя программой в соответствии с нашей старой, прошлогодней заявкой предусматривалось десятиминутное сообщение. Зимой окончился некий затяжной индукционный период в работе — период накопления экспериментальных данных. Как на проявляемой фотографии, начала проступать цельная картина, фрагменты которой писались в течение десяти лет. Словно до сих пор мы владели множеством драгоценных и даже по-своему красивых черепков, а однажды смогли вдруг собрать из них, восстановить разбитый сосуд, не только прекрасный по форме, но и неожиданный по своему назначению. Это произошло как раз в те несколько месяцев, когда отпечатанная программа конференции лежала на одном из рабочих столов в нашей триста сорок третьей комнате.
Пора было вступать в большое дело. Пробил наш час. Мы заново подготовили демонстрационный материал — двадцать слайдов, и, приехав во Львов, я думал только о том, удастся ли заполучить необходимое для доклада время. Дать его мог только один человек, к которому я и обратился.
— Знаете, — сказал он, — всем молодым докладчикам почему-то не хватает времени. Думаю, в этом сказывается отсутствие дисциплины мышления.
— Вместо частного сообщения мне необходимо сделать общий доклад.
— Во-первых, нужно было думать об этом раньше, а во-вторых, — сказал председатель, — во-вторых, молодой человек, не стоит занимать внимание квалифицированной аудитории в течение часа, когда достаточно десяти минут.
— За это время я берусь доказать вам обоснованность моей просьбы.
Не думаю, что в другое время я или иной на моем месте решился бы разговаривать с академиком подобным образом. Но тогда я чувствовал силу, наше право осчастливить мир и потому, возможно, излишнюю резвость. Скорее из педагогического желания проучить меня за дерзость, нежели из любопытства, председатель присел на одно из боковых сидений в конференц-зале.