Я пожал плечами:
— У нее строгие родители.
— Так. Вы студенты?
— Да.
— Кто же станет ругать за цветы? В наше время это не считалось предосудительным.
— Теперь более строгие правила, — сказал я, и цветочница рассмеялась.
— Тем более когда девушка так молода.
— Это я и хотел сказать. Сколько, вы думаете, ей лет?
— Девятнадцать?
— Дайте еще пять штук.
Было очень весело.
— Родители ругают за плохое поведение, — заметила цветочница, — а не за цветы.
— Сегодня стипендия, — сказал я. — Дайте еще две. Но вы уверены, что ее не будут ругать?
— Так.
— Дайте еще.
— Здесь не меньше пятнадцати штук.
— Я получаю повышенную стипендию.
— Другое дело, — улыбнулась цветочница.
— Ты с ума сошел, ты сошел с ума, — говорила Инга, когда мы спустились к трамвайной линии. — Ужасно дорого.
Мы решили не садиться в тряский, словно пораженный пляской святого Витта, трамвайчик и пошли в гору пешком.
— Двадцать шесть, — сказала она, — я сосчитала. Скажи, тебя не раздражает моя глупая привычка все считать: количество ступеней, этажей, окон? Даже помню, сколько было домов в той карпатской деревеньке.
— А сколько тебе лет, ты помнишь?
— Девятнадцать, — сказала Инга и засмеялась.
— Цветочница действительно приняла нас за студентов.
Я уже знал, что Инге двадцать восемь лет и что у нее сын старше моей Лели.
После того как игра иссякла, Инга много и горько курила. Словно солдат военных времен, она сохраняла окурки, прятала их в коробку, потом докуривала. В маленькой груди ее порой что-то всхлипывало, и тогда она тяжело кашляла. Она тянула эту свою привычку как нечто вынужденное и необходимое, по-хозяйски, как, должно быть, тянула дом, кастрюли, ежедневный быт, который задан самой жизнью и который тем не менее надо как-то преодолеть. Но даже эта черта — курить много и жадно, — даже она не делала ее старше. Напротив, я вновь вдыхал запах свежевытертой школьной доски и видел пропахший табачным дымом закуток мальчишеской уборной.
Или это они заразили меня беззаботной, беспечной молодостью — мальчишки и девчонки, мои студенты — как идущего по улице в праздничный день старика окружает вдруг детвора и принимается водить хоровод? Растерявшись поначалу, он, словно что-то вспомнив, на глазах становится молодым, предается общему веселью, но изношенное сердце дает знать о себе уже минуту спустя.
Каждый раз, возвращаясь в институт после отпуска или из командировки, я убеждался в том, что уже не могу существовать без них. Какое-то особое живительное действие оказывали эти беспричинно смеющиеся, неловкие, незавершенные и оттого как бы стесняющиеся самих себя лица, пахнущие молодостью тела — студенческий мир, в котором и рядом с которым я провел тринадцать лет жизни.
К нам подошел человек: в треугольном вырезе расстегнутой тенниски кудрявились волосы.
— Простите, где купили такие прекрасные цветы?
— На площади, — сказал я.
— Двадцать шесть, — сказала Инга с ребячливой гордостью.
— Вы с Москвы? Я кивнул.
— Не стоило дарить девушке четное число роз, — сказал незнакомец, обращаясь ко мне. — Нужно нечетное.
— Я не знал.
— Такой обычай. Живым дарят нечетное число цветов.
— Что же теперь делать?
— Не огорчайтесь.
— Легко сказать.
— Только обычай. Не стоит обращать внимания.
— Я подарю вам одну, тогда все будет в порядке.
— Не стоит. Раз не знали — не имеет значения.
— Не будем связывать это с обычаем.
Он осторожно вдел цветок в петлицу пиджака.
— Вы давно здесь?
— Неделю.
— Свадебное путешествие?
Я хотел сказать: несостоявшееся.
— Мы в командировке, — сказала Инга.
— Ну и как вам Львов, нравится?
— Да.
Она тряхнула стриженой головой, откинула волосы со лба и была прекрасна в облегающем ее тоненькую фигуру сером платье.
(«С лицом нежным и трепетным, как у женщин времен войны», — почему-то хочется сказать мне.)
— В городах, которые нравятся, лучше не задерживаться долго. Воспоминания должны быть легкими, почти нереальными, а когда долго живешь, накладывается привычка, и это потом мешает.
— Вы, конечно, были на экскурсии?
— Не люблю экскурсии.
— У нас неплохое экскурсбюро.
— Нет, знаете, нужно так: приехать в незнакомый город, бродить по улицам. Какие-то случайные встречи, вот как эта, например.
Мы шли по бульвару мимо большой группы серьезных, озабоченных чем-то людей, и это было похоже на импровизированный митинг или сходку, и я подумал: может быть, что-то случилось в мире?