Люди Каминска живут в лесу и одновременно как бы в городе. Пассажирам Аэрофлота, которым с высоты нескольких километров трудно без биноклей разобрать отдельные детали крепости: белые кубики зданий, медленно ползущий по тонкой ленте шоссе автомобиль, лес, напоминающий мягкий, курчавый мох, — весь этот крошечный, как бы игрушечный мир покажется одним из самых счастливых и всесильных на земле.
Каминск вплывет в иллюминатор и исчезнет, а в памяти останется панорама, волшебная шкатулка, макет маленького городка. И как память сглаживает все мелкое, являя тревожащий образ прожитых лет, так и этот макет являет пассажиру и летчику образ идеальной, загадочной жизни. И думается: люди Каминска живут в настоящем, но отчасти и в будущем. Они счастливы высоким счастьем, доступным лишь тем, кто пытается познать, сберечь и переустроить доставшуюся в наследство планету.
И еще на одну мысль наводят окрестности Каминска, увиденные с высоты нескольких тысяч метров: мысль о безмерности этой земли, о том, что человек существует на ней не слишком долго, но после него остаются Каминск, самолеты, добытые знания, написанные книги и мальчишки, играющие в снежки у крепостной стены…
Конечно, не только транспорт связывает Каминск с остальным миром. Днем в библиотеке сотрудник института Крюкова одновременно с москвичом и ленинградцем раскрывает хрустящие и сверкающие глянцем номера журналов на всех языках. В крепости хорошо знают цену своевременно полученной информации.
Коловертец нередко сам пишет и публикует в научных журналах статьи, выступает на конференциях. Тов. Крымов делает сообщение о том, например, чем питаются те или иные бактерии, почему они выбирают тот или иной рацион. И читателю или слушателю кажется, что товарищи Крымов и Балавадзе — это такие не от мира сего ученые, которые посвятили жизнь изучению вполне отвлеченных проблем.
Впрочем, если спросить самих товарищей ученых, чем они занимаются, спросить, конечно, не постороннему, а своему, доверенному человеку, те начнут говорить все о тех же бактериях и о своеобразии их аппетита, то есть как раз о том, что написано в их статьях и доложено на конференциях. Если же задать вопрос о практической направленности их работ, товарищи химики, биологи, биохимики перечислят в одном ряду задачи, которые ставит перед ними руководство института, и полиэтиленовые упаковочные пакеты, и новые сорта хлеба, новые виды одежды и обуви, и другие полезные вещи, которые для научного аспекта темы вполне равноправны и одна ничем не лучше другой.
В этом смысле указанные товарищи — типичные еретики. Ибо ставить рядом с атрибутами официального бога каминчан полиэтиленовый пакет для мужской рубашки не значит ли упоминать божественное имя всуе и втайне глумиться над ним?
Каминчанин славит своего бога в богатом соборе крепости. Ему не нужно, подобно коловертцу, прятаться в лесу, преклонять колени перед маленьким, похожим на игрушечный дом скитом или алтарем, построенным в дупле расщепленного грозой дерева. Не нужно всякий раз маскировать его ветками и травой, чтобы какой-нибудь злонамеренный прохожий не обнаружил и из пустого озорства не уничтожил хрупкое совершенство гнезда.
Когда бог зовет к себе коловертца, когда мысль, готовая родиться, мучает его, ища выхода, он начинает ощущать непонятную тоску и тягу к одиночеству. Коловертца тянет в лес, на природу. Тогда он приходит к своему начальнику и говорит:
— Мне нужно кое-что обдумать, прежде чем принять решение относительно той части работы, которую мы должны начать. Разрешите мне завтра не прийти.
«Хитрец, — думает про себя каминчанин-начальник. — Нет чтобы, как другие, просто сказать: мол, отпрашиваюсь по личному вопросу. Отчего же не отпустить? Дело житейское, всякое бывает».
Но поскольку коловертец работает хорошо и много, начальник не решается отказать ему. И коловертец уходит. На следующий день встает рано, дома говорит, что идет на работу, а сам отправляется в лес. Ему нужны сейчас тишина и одиночество.
Тем временем несколько самых востроносых и любопытствующих сотрудников — преимущественно каминчан, — прослышавших о том, что руководство просто так, без всякой уважительной на то причины, отпустило коловертца, испытывает к нему тайную зависть и спешит выразить свое недовольство. Они приходят к начальнику и говорят.
— Почему, — говорят, — ему можно, а нам нельзя? Нам, — говорят, — может быть, не меньше, чем ему, нужно. У нас, — говорят, — ребенок после школы один некормленый дома сидит.