Каждое действие согласно третьему закону Ньютона получает равное по силе и противоположное по направлению противодействие. И равновесие постепенно восстанавливается. Решительные действия стариков, работающих с соисполнителями по форме номер пять, в конце концов кончаются тем же, чем решительные действия творческой молодежи, связанные с генерированием глобальных и слишком уж «смелых» идей.
А со стороны кажется: какая красивая крепость. И местность такая красивая, и лаборатории такие современные, и старый барский дом так добротно отреставрирован. Вот образец мирной, тихой жизни.
Если спросить жителя Каминска, чем он занимается на работе, он молча обратит глаза к небу, словно отвечая таким образом на вопрос или как бы восклицая про себя:
— О господи! Уж вы-то, по крайней мере, могли бы не спрашивать меня об этом!
Отвечающий на подобный вопрос житель Каминска в зависимости от возраста и рода занятий может походить на блаженного Августина или на смиренного Христофора — человека великой силы и храбрости, который, согласно легенде, вместо того чтобы повелевать и править, пожелал служить сильнейшему. Может показаться также, что он похож на кающуюся Магдалину или на кассира местного кинотеатра, уставшего повторять докучливым посетителям, не доверяющим вывеске, что все билеты проданы.
Обыватель говорит:
— В современном мире наука и техника — это все. Все для них. Они хозяева жизни. Дышать стало человеку нечем от гари выхлопных газов, рыба мрет в озерах, отравленных химическими отходами, в реках, перегороженных плотинами. Грохот самолетов мешает спать, каждая ракета уносит с собой в небо целое состояние. Не слишком ли дорого обходится человечеству жизнь современных хозяев?
И тогда каждый каминчанин, каждый коловертец, каждый старик и юноша встает на защиту крепости и говорит: нет. Он говорит:
— Земля не может жить без дождя. Человек не может разучиться мыслить. Современное небо не может обойтись без самолетов, а наша страна — без института Крюкова. Мы не меньше вас, товарищ обыватель, любим нашу землю и наше небо. И уж, во всяком случае, больше, чем вы, заботимся об их чистоте.
В такие минуты не отличить коловертца от каминчанина. Старики молодеют, юноши мужают.
Впрочем, внешне коловертца от каминчанина отличить непросто даже в менее критические минуты, а не слишком хорошо знакомый с жизнью Каминска человек и вовсе не найдет между ними различия, Одно время было, правда, распространено мнение, что у каминчан лица устроены иначе, чем у коловертцев. Исходили из того, что лицо — это зеркало души. Что в сердце варится, на лице не утаится. Как будто и взгляд у каминчан иной, и выражение лица другое, более земное, что ли.
Наиболее заметны, пожалуй, различия в способе выражения мыслей. Коловертец не напишет, подобно каминчанину: «Мы обсудили этот вариант модели». Он напишет примерно так: «Представляло определенный интерес обсудить еще один вариант модели, который согласно [1] (библиографическая ссылка) не может не быть принят во внимание при рассмотрении процессов, подобных тем, которые были достаточно подробно рассмотрены в работе [2]». Тем не менее то, что каминчанин склонен определить прилагательным «научный», коловертец называет «наукообразным». Каминчанин говорит: «ученый», коловертец — «научный сотрудник».
От себя добавим, что населяющие Каминск племена коловертцев и каминчан с нетерпением ждут своих историков, бытописателей и этнографов, которые найдут здесь богатый, почти не тронутый их вездесущими коллегами материал.
Что еще, кроме определенных различий в языке и неопределенных во внешности, отличает каминчан от коловертцев?
Воскресенье — это воскресенье, утверждает каминчанин. Если ружье на праздник заряжено, то испортится. Праздник — это праздник. Отдых — это отдых, а работа — работа. Уставший от праведных пятидневных трудов каминчанин отдыхает шестой и седьмой день.
Воскресенье — это, конечно, воскресенье, соглашается с ним коловертец, но не всякое воскресенье — праздник, не всякий вторник — рабочий день.
Работа — это когда ты в крепости и на своем рабочем месте, считает каминчанин, а когда ты вне крепости — это уже не работа.
Коловертец не связывает воедино работу и свое местопребывание. Она всегда с ним, как сердце, печень и легкие.
Если теоретическая кривая идет вверх, а экспериментальная — вниз, то это плохо для кривой, для коловертца и его теории. Тогда коловертец не знает ни сна, ни отдыха: праздник для него не праздник и воскресенье не воскресенье. Сидит коловертец в кругу семьи за воскресным обедом, ест свой суп, смотрит в одну точку, и перед глазами его эта проклятая кривая, которая идет вниз, вместо того чтобы идти вверх.