Этот случайно возникший разговор оставил в сердцах девушек глубокий след.
…В начале февраля полк перебрался в станицу Челбасскую. Погода по-прежнему не баловала. Летчицы непрерывно дежурили у самолетов, ожидая прояснения.
Восьмого января особенно непогодило. Плотные черно-серые тучи нависли над прокисшей от сырости землей, ветер как сумасшедший носился над аэродромом, вздувая парусами брезентовые полотнища, которыми покрывались моторы машин. Небольшими группами, мы коротали время за разговорами, негромко напевали любимые песни. И вдруг появилась Ракобольская, какая-то необычная, возбужденная. Срывающимся голосом объявила общее построение. Все встревожились — уж не провинились ли в чем? Тем более, видим: от штаба идет человек десять офицеров.
— Маринка, — толкает меня Клюева, — кажется, сам Попов.
Действительно, всмотревшись, я узнаю командира дивизии.
Когда офицеры подошли и Ракобольская доложила, генерал Попов вышел вперед. Ветер рвал из его рук лист бумаги.
Шагах в трех позади Попова стояла Бершанская, рядом с ней Рачкевич. Лица их были сосредоточенны, торжественны. По тому, как они смотрели на строй, изредка перебрасываясь словами, чувствовалось, что произошло что-то важное для нас, приятное.
И действительно, окинув строй взглядом, генерал громко прочитал Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении нам гвардейского звания и переименовании нашего полка в 46-й гвардейский. Тут же на поле состоялся митинг. Выступали многие. Говорили просто, но от всего сердца. Еще бы! Ведь нам первым в дивизии оказали такую честь. Да и не только в дивизии. Наш полк стал первой женской гвардейской частью во всей армии!
Вечером в общежитии было особенно оживленно. Девушки возбужденными, шумными стайками бродили по комнатам, шутили, смеялись. Исключение составляла лишь Наташа Меклин. Уединившись в укромном уголке, она что-то сосредоточенно писала, бросая сердитые взгляды на тех, кто пытался ей помешать. Казалось, что происходящее ее вовсе не интересует.
— Что, Наталка, — шутливо бросила Женя Руднева, — милому письмо строчишь? Хвастаешься гвардейским званием?
— Отстань, пожалуйста! — с досадой буркнула Наташа, строго посмотрев на Женю своими красивыми, с зеленоватым оттенком глазами. — Не мешай!
Дина Никулина, с которой Женя летала в одном экипаже, дернула подругу за рукав гимнастерки:
— Пойдем. Разве ты не видишь, что у нашего штурмана сегодня поэтическое настроение?
— Вот еще… Откуда вы взяли? — смутившись, выдала себя Меклин.
— Разве не ясно: у каждого поэта, когда он творит, характер становится сварливым, как у старой девы. Представляю себе, какой семейный рай ожидает твоего будущего супруга!
И, рассмеявшись, Дина с Женей удалились из комнаты.
На другой день, когда мы с Клюевой дежурили на аэродроме, на старт, запыхавшись, примчалась Катя Титова.
— Ой, девчата! — издали закричала она. — Бежим скорее марш слушать!
— Какой там еще марш? — недовольно отозвалась Оля.
— Самый настоящий, гвардейский. Наш, понимаешь, наш!
Наверное, вчера Наташка настрочила, — догадалась я и посмотрела на небо. Оно по-прежнему хмурилось. Не было ни малейшей надежды на улучшение погоды.
— Пошли, — предложила я Клюевой. — Гвардейцам положено иметь свой марш.
— Будет нам марш, если вдруг объявят вылет, — заметила Ольга, нехотя вылезая из кабины.
— Не объявят. А вообще-то ради такого случая не жалко разок и выговор схлопотать.
— Быстрей, вы, копуши! — тормошила нас Катя. В общежитии к нашему приходу было уже битком.
Кто-то, невидимый за склоненными над столом головами, не спеша, с чувством читал:
— А что, неплохо! — произнесла Ира Каширина. — Ну-ка, девочки, все разом:
Десятка полтора голосов подхватили за Ирой: