Некоторые уже успели переписать марш. Копии песни тотчас разошлись по рукам. Не прошло и пяти минут, как гремел настоящий девичий хор:
Вначале пели на произвольный мотив. Потом подобрали подходящую мелодию. Песня Наташи Меклин понравилась всем и отныне стала полковым гвардейским маршем.
Вынужденное безделье донимало. Зато как обрадовались все, когда погода наконец смилостивилась, хотя и не надолго. Все же меньше чем за неделю мы сумели совершить несколько десятков боевых вылетов. Наверное, с таким ожесточением и жадностью мы никогда не работали.
В середине февраля полк перебазировался в станицу Ново-Джерелиевскую. На Кубань в это время пришла весна, со страшной распутицей, непролазной грязью. Грязь преследовала нас всюду: на улицах, на аэродроме, в садах. Она неотступно следовала за нами в дом, в кабину самолета. На залепленные грязью самолеты больно было смотреть. Грязь мешала работать. При рулежке шасси самолета зарывались в грунт настолько, что машины приходилось вытаскивать на собственных плечах.
Погода стояла отвратительная. Днем часто шел снег, а ночами выдавались заморозки. Летчики и штурманы не знали, во что обуваться. В унтах по грязи ходить тяжело, сапоги же моментально промокали и смерзались в воздухе, сковывая и леденя ноги.
Из-за распутицы затруднен был подвоз горючего и продовольствия. Питались мы в основном кукурузой. Как же она нам осточертела! Две недели одна кукуруза в сухом, вареном и жареном виде. Ни соли, ни хлеба, ни мяса, ни масла. Кукуруза на первое, на второе и на третье. Кукуруза на завтрак, на обед, на ужин. Даже спали на кукурузе.
Штурман эскадрильи Дуся Пасько шутила:
— Помните, философ Кант говорил о непознаваемости мира. Представляете, кукуруза как вещь в себе. Я бы хотела, чтобы он с недельку посидел, как мы, на одной кукурузе, сразу бы познал эту непознаваемую вещь в себе.
Действовали мы в этот период преимущественно отдельными экипажами, нанося удары по живой силе и технике противника в населенных пунктах и на дорогах. Иногда летали на разведку. В один из вылетов Полина Макагон прямым попаданием уничтожила переправу у поселка Красный Октябрь, а Ольга Санфирова, обрабатывая в том же районе вражеские мотоколонны, вызвала три сильных взрыва.
В марте мы покинули грязную, надоевшую всем Джерелиевскую и перебрались в станицу Пашковскую, под Краснодаром. Здесь закончилась подготовка прибывшего еще в декабре прошлого года пополнения летчиц, штурманов, техников и вооруженцев. Они влились в составы боевых экипажей, и полк с новыми силами приступил к боевым действиям над «Голубой линией».
«Голубой линией» враг назвал сильно укрепленную полосу, протянувшуюся от Новороссийска до Азовского моря. Фашисты до предела насытили ее средствами противовоздушной обороны, сюда они стянули отборные авиационные части.
Стремясь любой ценой удержать преддверие Крыма — Таманский полуостров, враг сопротивлялся с небывалым ожесточением.
Вскоре здесь разыгрались знаменитые воздушные бои.
Наша работа необычайно усложнилась. Приходилось действовать в условиях отвратительной неустойчивой погоды кубанской весны, под сильным заградительным огнем хорошо организованной системы ПВО противника, а также в сфере действия вражеской истребительной авиации. Нельзя было не учитывать и того обстоятельства, что летали мы в свете прожекторов собственной противовоздушной обороны, над вздернутыми дулами своих орудий. В горячке и суматохе боя, мы-то отлично знали, всякое может случиться. Попробуй разберись сразу в той кутерьме, которая творится в воздухе, когда в небе одновременно действуют десятки своих и чужих самолетов. Немудрено было попасть и под свой снаряд, тем более ночью.
В районе аэродрома соблюдалась максимальная осторожность, так как к нам частенько наведывались фашистские самолеты. Поэтому, как правило, на посадку шли, ориентируясь лишь по тщательно замаскированным наземным световым сигналам. И вот, выключишь мотор, идешь на посадку, а кругом тьма, сплошная густая тьма. Земли не видно, угадываешь ее приближение только тогда, когда в нос начинает бить запах сырости и чернозема. Но какая под тобой высота? Может, тридцать метров, а может, всего один метр. Еле приметные по курсу посадочные огни только вводят в заблуждение, увеличивая впечатление темного провала под плоскостями.