Прямого портретного сходства С. А. с женской фигурой, намеченной всего лишь несколькими штрихами, не просматривалось. И всё же мне представилось, – очевидно, по настроению, которое успел передать Захария рассказом о своей любви, – что и это произведение искусства создал он сам. Свою догадку я смог проверить очень скоро, во время очередной встречи с Асей по Skype, когда я уже приехал в «школу».
– Всё правильно, – сказала она, – это небольшой фрагмент большого полотна с рабочим названием «Жизнь человеческая», – она добродушно усмехнулась. – Вот так и не меньше! Над ним Захария трудится уже много лет, и Сонечка, действительно, присутствует там многолико. Что, по-моему, вполне естественно. Сакрализация банального вполне себе удобно сосуществует в искусстве наряду с возвышенным. Обыватель, как правило, воспринимает мир через всё телесное, абстрактное мышление даётся ему тяжело, поэтому многие художники, особенно живописцы, и переплетают более-менее искусно повседневность с «высшими слоями духовности».
Потом вдруг Ася засмеялась такими же синими как у С. А. глазами, и лицо её на экране приблизилось ко мне:
– Значит, теперь ты всё знаешь о нашей семье и о «скелетах в шкафу»? – На какое-то мгновение мне показалось, что на экране остались только её глаза. – Так как же? – Она смотрела, не мигая. – Изменилось твоё отношение к нам?
– Да. Я люблю вас всех ещё больше, – оторопело, почти бессознательно ответил я.
– Ладно, – Ася отодвинулась от экрана, боясь и не поощряя слишком пафосных фраз. – Скоро я приеду к вам в альпийскую деревню и сама взгляну в твои честные глаза. Кстати, я слышала, вы пишете там всем колхозом пьесу из жизни Марка Коляды. Это правда?
– Только со старшими учениками и тремя преподавателями – режиссёром, актёром и… – я запнулся, – литератором, – все по совместительству.
– А «литератор» – это ты? – Ася весело смеялась.
– Ну, да… – ответил я и спросил в свою очередь:
– Скажи, а ты хорошо знаешь Марка?
Ася задумалась.
– Мы с ним одноклассники. Ещё в «школе» он был трудоголиком, вечно ставил какие-то опыты, яростно грыз все науки подряд, особенно биологию и химию, по-моему. Ну, да, – кивнула она, – он же стал потом биохимиком! – И опять, смеясь, посмотрела на меня. – Малышня его обожала. Ещё бы! Кто мог сказать, кроме него: «А сегодня мы опять что-нибудь взорвём!» – Никто.
– Неужели на самом деле…?
– Взрывали, ещё как! Учителя ничего не могли с ним поделать. Вполне возможно, в его генетической матрице уже были заложены и воля, и независимость, и громадные способности по достижению целей, которые всегда он сам ставил и сам осуществлял. Ему невозможно было что-либо запретить, навязать или помешать тому, что он намеревался сделать.
– Яркая личность, – восхитился я.
– Но ведь и эгоизма там было более чем достаточно.
– А как же без этого!
– Внутренней отзывчивости, как умения откликнуться на проявления другой жизни, ему, конечно, недоставало.
Ася опять задумалась и стала плести косички из своих длинных, отросших за лето, волос. Потом грустно добавила:
– Потому, наверное, он и попал в мышеловку, когда ему, молодому учёному, «подающему большие надежды», инвесторы сделали «предложение, от которого невозможно отказаться»: великолепные условия для творчества, громадные гонорары и… жёсткий договор, как потом выяснилось, даже не на несколько лет, а чуть ли не навсегда. Всё! Дверца захлопнулась! – Она вопросительно посмотрела на меня. – Ваша пьеса об этом?
– Да… – Теперь задумался я. – Но не только. Смысл постановки, как я понимаю, в том и заключается, чтобы помочь герою, то есть Марку, выпутаться из всей этой паутины. Оттого мы и перебираем разные варианты сюжетов и даже предлагаем зрителям принять в этом участие. Такое вот интерактивное действие придумал наш режиссёр. Ася заговорила чуть быстрее, чем раньше:
– О современной части этой истории хорошо осведомлён Захария. Насколько мне известно, он принимает самое непосредственное участие в освобождении Марка от этой абсолютно невыносимой для него зависимости.
– С Захарией мы постоянно консультируемся, – кивнул я, но, увидев, как она смотрит на часы, понял, – встреча наша заканчивается, – и замолчал.
Меня на самом деле сразу подрядили на сочинение диалогов, после того как инициативная группа закончила предварительное обсуждение сложных перепетий развития сюжета. Затем актёры разыграли на сцене уже оформленное действие, которое, в свою очередь, по замыслу режиссёра должно было обсуждаться вместе со з рителями, и лишь потом только можно было писать, репетировать и показывать следующий акт.